– Потому что не хотите. – Герман стал серьезным. – Виктору нужен авторитет, ради него он готов идти на конфликт. Но рано или поздно он поймет, что я – самый безобидный конфликт из всех возможных.
«Помогите ему понять рано».
– Он не будет слушать.
«Вы умеете говорить».
– А кто вам сказал, что я хочу?
Старик недовольно поджал губы. Чувствовалось, что он не одобряет решение и подыскивает слова, чтобы точнее выразить неудовольствие.
«Без жалости, да, Герман?»
– Или я буду его жалеть, или он станет комендантом, – жестко ответил Карбид.
«А вдруг быть комендантом – не его?»
– Если станет, значит, – его.
«В свое время вы думали иначе».
– В свое время мне тоже никто ничего не рассказал.
Старик вздрогнул, бросил быстрый взгляд на Германа и тут же отвел глаза, признавая его право на такой ответ. Кивнул. Убрал блокнот и карандаш в карман и отошел к проектору. Через несколько секунд на экране замелькали черно-белые кадры.
Юноша в школе, юноша с девушкой, юноша в институте, юноша пробует вино…
Арчибальд мастерски нарезал самые яркие, самые насыщенные воспоминания Веснина.
Юноша в тренажерном зале, судя по нагрузкам, не спортсмен, совсем не спортсмен. Юноша празднует день рождения, отец дарит ему машину. Юноша с красивой светловолосой женщиной…
– Аскольд Артурович, вы обратили внимание на отсутствие матери?
Киномеханик кивнул. Он знал, что Карбиду потребуется поговорить, а потому, поставив бобину, уселся в соседнее с комендантом кресло.
– С другой стороны, мы знаем, что его мать не умерла. Точнее, мы не знаем, что она умерла. – Герман просмотрел досье. – Ничего не написано.
Юноша говорит с кем-то по телефону, бледнеет. Юноша плачет.
– Наш молодой друг узнал, что стал сиротой.
Арчибальд вновь кивнул.
Юноша на похоронах. Хмурые мужчины, друзья отца. Розгин – Карбид узнал адвоката – стоит рядом с плачущим Андреем.
– И снова нет мамы, – заметил Герман. – А ведь могла бы поддержать сына в трудную минуту.
«Не всякая женщина может стать матерью».
Писать в полумраке кинозала было сложно, читать еще сложнее, но комендант разобрал каракули старика.
– Вы абсолютно правы, Аскольд Артурович, похоже, Андрею не повезло с родившей его женщиной.
«Это зацепка?»
– Еще не знаю.
Дверь приоткрылась, и в кинозал заглянул Черепаныч.
– Аскольд Артурович, Герман у вас?
– Да, Черепаныч, – отозвался Карбид. – Что случилось?
– Парень около болтается.
– Из больничных?
– Пришлый.
– Заблудился?
– Явно нас изучает.
– Я встречу. – Герман поднялся на ноги. – Спасибо, Аскольд Артурович.
Старик кивнул.
– И… подготовьте мне, пожалуйста, хронику Сергея Веснина. Я посмотрю, как только разберусь с гостем.
Арчибальд молча подтвердил, что понял приказ.
Входя в здание, Олег ожидал встретить охранника или, на худой конец, бабушку-дежурную, но ошибся. Распахнув дверь, молодой человек оказался в маленьком холле, в который выходило три двери. Короткий коридор налево, заканчивающийся небольшой комнаткой, явно предназначавшейся для отдыха, и его зеркальное отражение справа. Над дверями длинный плакат: «Сотрудники Михайловской больницы приветствуют участников седьмых межконфессиональных шашко-шахматных встреч!»
– Есть кто-нибудь?
Тишина.
Нет, не тишина. Олег прислушался: из-за крайней двери донеслись звуки музыки.
Полилась на бумагу темная брага,
Выдержкой двадцать лет.
Мы не вместе, но рядом, значит, так надо,
Я выключаю свет.
Твой силуэт,
Как иллюзия…
Олег подошел к двери и задержался, прочитав надпись: «Морг». Он знал, что войдет, но у кого не возникли бы сомнения? Хотя бы на секунду?
Оставаться надолго, надо не надо,
Споров не избежать.
Мне осталось немного, что будет дальше,
К счастью, не мне решать.
На мгновение Олег ослеп – по сравнению с холлом морг буквально утопал в ярком свете. Мощные лампы били со всех сторон, били до боли. И музыка, с той стороны двери казавшаяся негромкой, врезала по ушам.
Скукой дышит в затылок, звон ложек-вилок,
Смех, сквозь презрение.
Мне б побыть настоящим, было бы счастье,
Пусть лишь мгновение.
Я не знаю, но чувствую.
Я не вижу, но верую.
Если вырастут крылья за спиной,
Я хочу, чтобы были белыми…
– Сделайте тише!
Молодой человек не был уверен, что его слова достигли цели, однако через пару секунд натиск динамиков существенно ослабел.
– Так лучше?
– Да!
Олег медленно убрал от лица ладони и осторожно открыл глаза. Привыкнув к яркому свету, он различил находящегося в морге человека. Худощавый, какой-то помятый, в стареньком свитере, мужик сидел на стуле, забросив ноги на металлический стол, на котором лежал наполовину прикрытый простыней труп. На коленях худощавый держал раскрытый журнал, а в пальцах правой руки – сигару. Судя по кучке пепла под стулом, о пепельнице мужчина забыл.
– Остальные где?
– Кто остальные? – не понял Олег.
На шее мужчины темным пятном выделялась татуировка: черный крест, обрамленный неразличимой с такого расстояния надписью.
«Странно для работника морга… Или наоборот – совсем не странно?»
– Коллеги твои, желторотик. Где они?
– Я один.
– Отличник, что ли?
– Был.
– А теперь двоечник? – И не дав молодому человеку ответить, Карбид махнул рукой: – Инструмент готов. Приступай.
Олег посмотрел в указанном направлении и обнаружил столик с разложенными инструментами. Скальпели, молоток, пила…
– Зачем они?
– А ты его зубами, что ли, рвать собрался? – пробурчал уткнувшийся в журнал Герман.
– Я? Его?
Работник морга вновь поднял голову, и на этот раз в его взгляде читалось не безразличие, а раздражение.
– Слушай, желторотик, не морочь мне голову. Пришел на вскрытие, так вскрывай. У меня рабочий день не резиновый, чтобы до утра тут с тобой тусоваться. И где ваш куратор, черт бы его побрал?
