Его снимали две камеры — одна снаружи и одна внутри капсулы, фиксируя момент вылупления человека. Шешель не слышал, как она включилась.
Он разогнулся. Вначале из капсулы высунулась голова в шлеме, оглянулась по сторонам, точно искала — не встречает ли кто. На него смотрело как минимум человек двадцать, но Шешелю пришлось сделать вид, что он ослеп и никого не видит.
Студия занимала павильон метров десять на десять. Пол был усеян мелким песком, скорее даже пылью, такой же серой. Изредка, как нарывы на коже, на нем вздымались небольшие кратеры. Проткни их, надави посильнее, потечет гной или магма. Но Луна — холодный камень. Там под серой пылью, сколько ни рой, огня нет. Здесь слишком холодно. Если снять костюм, превратишься в ледяную статую, будешь стоять здесь, пока крохотный с песчинку метеорит не разобьет тебя на миллиарды маленьких осколков, которые осядут искрящейся пылью на поверхность Луны. Вот что надо снимать. Эффектная бы сцена получилась.
Низко над головой нависло небо. Так хочется достать его рукой, потрогать звезды. Может, не обожжешься. До потолка метров семь. Даже на Луне будешь только зря руками махать, как птица, которая еще летать не научилась. Максимум метра на полтора подлетишь. Да и воздуха здесь нет. Держаться не за то. Звезды очень яркие. Таких с Земли не увидишь.
Шешель задрал к небесам лицо и стоял так, не делая ни одного шага, очарованный открывшимся ему видом.
Четыре осветительных прибора заливали поверхность белым. Они походили на очень яркие звезды. Они очень близко. Гораздо ближе тех, что светят с небес. Шешель ошибся. Его занесло не на Луну, а на планету, расположенную в системе четырех звезд. Сколько же он пролетел? От космических расстояний голова идет кругом. Планета эта должна двигаться по сложной и замысловатой орбите, высчитывая которую, местные астрономы прокляли все на свете.
Какие горячие звезды. Шешель, все больше покрываясь потом, чувствовал их жар. Очень яркие. Глазам больно. Нужно привыкнуть к ним.
Томчин продолжал что-то кричать. Шешель оставался глух.
Лестница выдвигалась автоматически. Она уткнулась в лунную поверхность еще до того, как Шешель открыл люк. В надутом, хоть и не полностью, бесформенном костюме идти крайне сложно. Подуй сейчас ветер, Шешель не успел бы зацепиться надутой рукой за какую-нибудь скобу на капсуле и унесся бы как мячик. Кто побежит ловить его? Хорошо, что на Луне нет воздуха и ветра нет.
Держаться за поручни приходилось лишь одной рукой. В другой он сжимал небольшой, в половину человеческого роста флажок Российской империи на металлическом древке. Флаг натянули на проволочную раму. Иначе на Луне он безжизненно опал бы. Из-за этого нести его было неудобно. Плохо, что на Луне нет ветра.
Он попятился, осторожно нащупал ногой ступеньки, точно под каждой из них могла быть припрятана мина, и, как только он коснется ее, она взорвется. Все это со стороны выглядело неуклюже, будто медведь по лестнице спускается. Цирковой медведь — вот кем он был. Куда как эффектнее спрыгнуть с капсулы, прямо на поверхность — благо высота небольшая, метра полтора всего, но такого планирования, как на Луне, не выйдет. Грохнешься тяжело, осядешь, точно разваливаться на части начал, и первыми треснули в коленных суставах ноги.
Нога уткнулась во что-то мягкое, податливое. Тонкий слой. Как сахарная пудра на пирожном. Дальше шел камень. Будто поверхность оттаяла на несколько миллиметров, а дальше шла вечная мерзлота, растопить которую не могли даже четыре огромных звезды, свети они хоть тысячу лет, хоть миллиард. Они перегорят быстрее. В них кончится энергия. Они взорвутся, осыпая серую пыль стеклянными осколками.
Шешель обернулся. Сейчас лицо его должны были снимать крупным планом. Волосы намокли от пота. Он струился по лбу. Можно вообразить, что от волнения, а не от духоты. Ему катастрофически не хватало кислорода, будто он действительно оказался на Луне, а системы подачи воздуха работали с перебоями. Открыть бы шлем и впустить в себя пустоту.
Напротив него стояли осветители, техники, операторы, Томчин и еще масса людей, которых он не знал. Все они оказались на Луне гораздо раньше его. Он опоздал, но они хотели подготовить ему достойную встречу. Вот только о хлебе с солью отчего-то забыли. Возможно, сейчас из-за их спин выйдет красавица в русском национальном костюме, в кокошнике и сарафане, поприветствует его. Походка ее будет лунной, даже без хитроумных приспособлений, выдуманных Шагреем. Зачем они ей? Ведь она и так не идет, а плывет. Шешель улыбнулся. От удушья он начал терять сознание, проваливаться куда-то, но яма эта оказалась без дна и он все падал и падал, будто выбросился из аэроплана, когда тот добрался до небес, а земля убегала из-под ног. Губы его прошептали:
— Видели бы меня сейчас ребята из эскадры — умерли бы от смеха.
Никто не разобрал его слов, но по движению губ Томчин понял, что это не та фраза, которая была в сценарии.
— Что вы говорите? Что? Это не то. Неужели вы забыли? — кричал он в мегафон. Все оглохли. Все, кроме Шешеля. Но он тоже ничего не слышал, кроме крови в своих ушах. Он встретился взглядом с глазами Томчина. Тот замолчал.
— Хорошо, — сказал Шешель. — Я помню все, — и после паузы продолжил: — Какой маленький шаг для человека, но какой большой для всего человечества.
— Наконец-то. Паузу при монтаже вырежем, — закричал Томчин, забыв оторвать от губ мегафон, точно давал эти пояснения Шешелю. Но они нисколько не волновали его. Все морщились, затыкали уши руками, а Томчин ничего этого не видел.
Шешель ухватил древко двумя руками, покрепче сжал его, размахнулся, точно это копье было, а он хотел добить зверя, распластавшегося возле ног, и изо всех оставшихся сил опустил его. Он метил еще не изведанные земли, как метили их древние мореплаватели. Впервые высаживаясь на незнакомые земли, они втыкали в них крест или флаги своих стран, становились на колени, целовали песок и объявляли, что отныне эти территории принадлежат Испании, Португалии, Британии, России.
Он не упал на колени, он даже не перекрестился. Забавно, если он сделает это, посмотрев при этом на Землю.
Луна — территория Российской империи!
От такого у кого угодно подкосятся ноги.
Он достиг дна бездны. Перед глазами все помутилось. Что было дальше, он уже не мог вспомнить.
— Взмыленный какой, — спустя полчаса приговаривал гример, расчесывая Шешелю волосы.
— Это излишне, — сказал Шешель, — сейчас на меня опять нахлобучат вон ту штуку, — он показал на шлем, — и волос видно не будет.
— Я должен расчесать вам волосы. Это моя работа. Испугались же все, когда вы упали. Что стряслось, думаем? Не приступ ли сердечный.
— Да. Что-то вроде этого. Луна все-таки. Должны понимать, что никакое сердце такой радости не выдержит, — шутил Шешель.
Он глубоко дышал, насыщаясь кислородом. Осветительные приборы сильно нагрели воздух в студии, а из-за того, что здесь находилось не меньше двух десятков человек, он стал душным. Но Шешель пил его с таким же наслаждением, как путник, пройдя пустыню, припадает к грязной лужице и не может оторваться от нее. Нет для него ничего желаннее в эти минуты. Ну, может, хочется еще стаканчик прохладной минеральной воды. Именно прохладной, а не холодной. Он чувствовал себя загнанной лошадью. Таким холодная вода противопоказана, пока они чуть не остынут.
