На командном пункте верховодил генерал-лейтенант Крашевский по прозвищу Бык. Никто не помнил, когда и почему приклеилось к нему это прозвище, но уж точно не за внешний вид и не за некоторую долю упрямства, которой наделила его природа.
Палатки прогревались медленно. Германские медики из организации Ананэрбе, ставившие свои опыты в концлагерях, выяснили, что от холода нет лучшего рецепта, чем женщина. Отечественное мнение в корне отличалось. Лучшее лекарство от холода — горячительный напиток с большим количеством оборотов. Но солдатам пришлось бороться с холодом, закутавшись покрепче в шинели, примостившись к боку товарища и позаботившись о том, чтобы с другого бока тебя тоже подпирал кто-нибудь теплый.
Егерей разбудила вовсе не артиллерийская канонада, которая, по мнению начальства, должна, очевидно, возмещать отсутствие петушиного пения. Их разбудили лучи солнца, пробравшиеся в палатку через грязные пластиковые стекла.
Ночь выдалась теплой. Она прошла спокойно. Утром пахло весной. Снег вскоре должен растаять. Он и так стал уже рыхлым, водянистым, как пропитавшаяся водой губка. Лысые стволы деревьев, уловив приближение весны, начнут обрастать зеленью, помолодеют, сбросят с себя много лет. Боевикам станет легче перемещаться. Они смогут укрываться за густой листвой.
Они пока молчали, похоже, не решив еще, что же им делать дальше, и проявлять инициативу не желали. Будет смешно, если войска снимут осаду и уйдут. Боевикам тогда, наверное, придется мчаться вдогонку и нарываться на неприятности.
Палатку рассчитывали на шесть человек, но в нее набилось вдвое больше людей. То, что в ней тесно, с лихвой компенсировалось теплотой человеческого общения — чувствовать рядом теплый бок товарища гораздо приятнее, чем покусывание холодного воздуха. Через полгода ситуация изменится на противоположную. Надо за это время либо взять село, либо подвезти еще палаток.
Атмосфера в палатке стала сравнима с той, что бывает в натопленной бане — хоть и не так жарко, но зато так же душно. Егеря досматривали последние, судя по безмятежным лицам, самые сладкие сны. Врываться в эти видения рука не поднималась. Но где-то заревел двигатель БМП, и тут же к нему присоединилось еще несколько — совсем как деревенские собаки, которые дружно подхватывают лай одной из своих подружек, потревоженной то ли прохожим, то ли шорохом ветра, то ли страшным сном, и вот уже вся деревня просыпается от перекатывающегося из одного конца в другой собачьего лая. Лагерь начинал просыпаться. Двигатели выполняли роль утренних горнов, дававших команду: «Подъем».
Холод просачивался сквозь узкую, чуть толще лезвия кинжала, щель между землей и натянутой брезентовой дверью. Когда Кондратьев быстро отбросил ее и, выбравшись из палатки, тут же закрыл, холод окатил его с ног до головы. Но это было приятно. Это бодрило. Кондратьев стал растирать кожу на лице, подумывал растереть его снегом, но от этой мысли по спине, вдоль позвоночника, забегали зябкие мурашки.
За ночь лагерь преобразился. Инженерные подразделения возвели защитные валы, которые прикрывали позиции артиллеристов и пехотинцев. Словно есть волшебная палочка, и все эти валы появились здесь после того, как безымянный волшебник несколько раз взмахнул ею. Очень разумное решение. Не требует никакой дополнительной громоздкой техники, а главное — все происходит мгновенно и бесшумно. Кондратьев был очень признателен за то, что сон его никто не тревожил. Он был готов расцеловать первого же встреченного им офицера или солдата инженерных войск.
За ночь кольцо окружения заметно разрослось вширь, набухло, как болезненная опухоль, поразившая тело. Она будет расширяться и дальше, захватывая все новые и новые участки. Повсюду росли палатки, пробивавшиеся из-под снега, словно какие-то диковинные растения, семена которых минувшим вечером раскидали здесь два вертолета. Они тоже размножились. Вероятно делением. Теперь их было четыре. Они кружили над селом вальяжно и лениво, будто разморенные теплом жирные мясистые стрекозы. Даже если у командования не было точных карт села, вертолетчики уже в подробностях его и сфотографировали, и отсняли на видеопленку.
Медлительность командования настораживала. Боевики хоть и не рыли окопов, но без дела наверняка не сидели, обустраивая огневые точки. В то, что они при каких-то условиях могут сдаться, — верилось с трудом. Такое предположение из области утопий. Вряд ли командование витало в таких грезах, из чего можно было сделать вывод, что переговоры ведутся только о дальнейшей судьбе мирных жителей села, поэтому и активные боевые действия пока не начинаются.
— И чего ждем? — спросил Голубев, после того как, выбравшись из палатки, обозрел пространство. Он щурился от яркого света, протирал пальцами глаза.
— Пока ты выспишься, — бросил Кондратьев.
— Тогда мы не скоро начнем. Но здесь прямо смотр всех подразделений. Кого тут только нет?
— Ребят из отряда космонавтов, — на пороге палатки возник Топорков.
— А может, есть. Ты знаешь, какая у них форма?
— Синяя, наверное, или серебристая, чтобы космическое излучение отражать.
— Тогда точно нет. И еще морских пехотинцев.
— Чего тут удивляться. Море-то отсюда далеко.
— А техники согнали уйму. Прямо к штурму неприступной цитадели приготовились. Как село-то называется — не Берлин ли?
— Не совсем, но похоже. Запомни — лучше противника переоценить. Если он окажется не таким сильным, как мы думаем, то сломаем его быстрее, — в разговор вновь вступил Кондратьев.
— Лорда Дрода здесь нет. Рановато уехал. Вот был бы прекрасный повод для выступления перед коллегами — дармоедами… Ого, смотри, никак на переговоры отправились.
К селу мчался армейский «газик» с натянутым брезентовым верхом На дверях были нарисованы желтые саламандры в красных кругах, что говорило о его принадлежности к инженерным войскам Московского округа.
Колеса утопали в снегу почти до дисков, но «газик» проявлял чудеса проходимости и спокойно мог поспорить с лучшими иностранными внедорожниками. Это был его звездный час. Участвуй он в каком-нибудь ралли, наподобие «Кэмел-Трофи», обеспечил бы себе призовое место. А стань свидетелями его подвига высокопоставленные военные чины из стран третьего мира, безусловно заказали бы для своих армий крупные партии таких машин. Но единственные выходцы из стран третьего мира могли оказаться только в селе, а они-то вряд ли станут расписывать у себя на родине, если вернутся туда, конечно, все достоинства «газиков». Нет, не получат наши выгодных заказов.
Из полуприкрытого окна машины высовывалась кривая палка, на которой болтался кусок белой тряпки, выполнявший функции парламентерского флага, но больше он походил на наволочку, вывешенную сушиться после стирки.
Метрах в тридцати справа от себя Кондратьев увидел телеоператора. Тот разложил уже свою треногу, взгромоздил на нее камеру. Приникнув глазом к объективу, он вел камерой следом за удаляющимся газиком, совсем как снайпер, следивший за целью в оптический прицел. Эффектную он получит картинку, если «газик» начнут обстреливать или он подорвется на мине. Оператор был одет в камуфляжную форму, чтобы не очень привлекать к себе внимания как федералов, так и боевиков, которые, завидев среди позиций что-то пестрое, могут наобум выстрелить.
