— Можно? — спросила секретарша.
— Конечно, конечно, — сказал Валерий Петрович. — Спасибо.
Создавалось впечатление, что секретарша стояла за дверью, прислушиваясь к разговору, не хотела своим вторжением обрывать Валерия Петровича на полуфразе и ждала, когда же в разговоре возникнет небольшая пауза, которую она безболезненно может занять. Свободной рукой пошарив позади себя по двери, секретарша нащупала ручку, ухватилась за нее, потянула на себя, одновременно делая шаг вперед и балансируя рукой, чтобы не расплескать напитки, но дверь не захлопнула, а только прикрыла, чтобы потом легче было ее открыть, прошла к столу, разгрузила поднос доведенными почти до автоматизма движениями, точно проходила долгую стажировку в школе официантов, улыбнулась и вышла.
— Ну так ты понял? — переспросил Валерий Петрович.
— Понял. Что от меня хотят?
Сергей взял чашечку с чаем. Он такой же черный, как и кофе, и определить что из них что, можно было только по запаху. Сергей положил в чашечку два кусочка сахара. Чашечка для чая была маловата. По русским меркам, конечно, где ни в чем меры не знали.
На самом деле, чай взбивался специальным помазком. Но группа, которая привезла этот сервиз, в такие тонкости чайной церемонии не посвящалась, поэтому о помазке не позаботилась. Стенки чашек были такими тонкими и хрупкими, что, казалось, могли рассыпаться в пальцах, а сквозь них просвечивается напиток. Лучше вообще не брать их в руки, а пить чай или кофе через трубочки, как сок или коктейль, — так будет безопаснее, и любоваться их рисунками. Кто-то во время очередной деловой встречи разбил-таки одну чашку. Валерий Петрович ничем не выдал своего расстройства, радостно заявив, что посуда бьется к счастью, а потом, когда встреча закончилась, загрустил об этой потере, размышляя, как бы ее восполнить. На чашечках неизвестный китайский художник запечатлел битву с кочевниками. На каждой — отдельный эпизод. Общая картина складывалась, если все приборы сервиза поставить рядом в определенной последовательности. Часть сервиза хранилась у секретарши. Надо угостить ее конфетами и упросить показать его, когда Валерий Петрович куда-нибудь отъедет и не сможет неожиданно нагрянуть, а еще лучше и вовсе закрыться на ключ. Впрочем, из-за той разбитой чашечки полная картина битвы все равно утеряна.
— Как будто трудно догадаться. Интервью для газет, журналов, участие в ток-шоу и прочее.
Сергей поморщился. Последние дни он только и делал, что отвечал на всевозможные вопросы, правда назвать это интервью было нельзя, а слово «допрос» звучало обидно для тех, кто его расспрашивал. Все ответы, помимо того, что фиксировались на видеопленку, еще и стенографировались. Техника может подвести, а человек — нет. Но этот процесс отбил у него всякую охоту встречаться в ближайшее время с кем бы то ни было, кто может начать задавать вопросы. Всем, кто обратится к нему с подобной просьбой, он мог бы порекомендовать справиться у спецслужб — не поделятся ли те записанными материалами. Но они редко делились своими архивами. Может, лет так через пятьдесят, когда с них снимут гриф «секретно», а пленка уже так осыплется, что на ней не останется ничего, кроме помех, похожих на падающий снег.
— Не морщись. Известность — тяжкое бремя. В узких кругах к тебе приклеилась кличка «Кавказский пленник». Не очень остроумно, но что поделаешь. Если ты согласишься на эту каторгу, я имею в виду интервью и прочее, то твой день будет расписан по минутам. Прямо как у президента. Не успеешь дать одно интервью, как тебе тут же придется ехать на съемки телепрограммы. Поверь мне, это очень хлопотно. Правда, взамен на пару-тройку недель ты станешь очень знаменит. Придется тебе на это время арендовать автомобиль представительского класса, как и полагается звезде телеэкрана. Я знаю, ты на метро ездить любишь. Пока советую воздержаться. Узнавать будут. Но потом все нормализуется, придет в норму. О тебе забудут.
— Я подумаю.
— Много думаешь. Я тут занялся коллекционированием — сюжеты о тебе записываю. На полуторачасовую кассету уже есть. Думаю, будет еще. Наверняка тебе предложат перебраться на другой канал. ТБВ и РКА зондируют почву. Но я тебя не отпущу. Так и знай. Если уйдешь без моего согласия, станем врагами и тебе при встрече руку не пожму.
— У нас же крепостное право отменили в девятнадцатом веке.
— Э, — Валерий Петрович сощурил веки, — никто его не отменял. А предложение поехать в любую точку мира остается в силе в любом случае.
— Спасибо. Я подумаю.
На улице стало теплее. Шел густой снег. Казалось, что снежинки за то время, пока они падали с небес, успевали разрастись, превратившись во что-то разлапистое, огромное, и если бы земля находилась чуть ниже, они успели бы стать такими большими, что каждая из них могла накрыть дом или улицу, а людей — тем более. Тогда ходить по улицам станет опасно, все будут сидеть по домам, пережидая непогоду, уставившись в окна. Снежинки настойчиво лепили маску на лице, но она быстро таяла, стекая слезами по щекам. А у зимы уже не осталось сил, чтобы превратить их в лед.
Снег мохнатыми шапками и шубами висел на скелетах деревьев, точно хотел нарастить на них плоть, которую слизнула осень.
Черные фонарные столбы за всю их долгую жизнь красили многократно поверх старой, местами уже опавшей или отслоившейся краски. Поверхность их стала шероховатой, похожей на стройные стволы деревьев, увидев которые заготовители корабельного леса захлопали бы в ладоши от восторга. Спиливать их пока бы не стали, подождав немного, когда они еще чуть подрастут, тогда они сгодятся на мачты для фрегатов. Сруби их сейчас, так на срезе насчитаешь штук семьдесят годовых колец, но за это время они не прибавили и сантиметра, а наоборот, стали чуть ниже, погрузившись на несколько сантиметров корнями в землю и в асфальт. На вершинах у них росли грозди виноградин, тускло светящихся внутри, как будто сок, который содержался в них, напитался солнечными лучами и теперь, когда солнце ушло, потихоньку расставался с ними. Эти деревья вывели специально для города. Но модель была старой. Они отгоняли от себя тьму всего метра на два. Под столбами скапливалось резко очерченное, словно загнанное в ловушку, окруженное со всех сторон, пятно света. Шагни в сторону — и потеряешься в темноте, будешь ходить на ощупь, пока не наткнешься на шершавую стену какого-нибудь дома.
Пятна эти постепенно разрастались. В виноградинах разгорался какой-то мистический огонь. Если спрятаться в подворотне и следить за ним, то станешь свидетелем таинственных и загадочных событий.
Надо взобраться на столб, сорвать одну ягоду, взять ее с собой тогда темнота будет расступаться. В милицию заберут раньше, чем вскарабкаешься на этот столб. Да и дело это очень трудное, ствол-то гладкий, не ухватишься ни руками, ни ногами. Сергей вспомнил, как в Уфе на сабантуе видел человека, который зарабатывал деньги тем, что ловко взбирался на высокий шест и там на его вершине показывал разные акробатические трюки. Он и на этот фонарный столб успел бы залезть до того, как о хулиганстве его сообщили бы в отделение милиции и сюда приехал патруль.
