Воин-степняк перемахнул через бойницу, мягко опустился на камень, огляделся, задержав взгляд на башне, но там никого из живых, похоже, не осталось. Во дворе было тихо и пусто. Стражники спали в казарме. Рядом зашуршали одежды — второй кочевник забрался на стену, следом третий… Одни, едва коснувшись земли, побежали к воротам, другие заняли позиции на стенах, чтобы было удобнее стрелять из луков, когда стражники проснутся и начнут из казармы выбегать.
На ворота было наложено заклятие, не очень сильное, но действенное. Кочевники, схватившиеся за засов, вдруг взвыли от боли, точно руки огнем обожгло. И вправду кожа у них на ладонях волдырями пошла, а местами почернела. Вспыхнул огонь, но тут же погас, пошел дым, потянулся струйками по земле. По преданиям так появляются заточенные в кувшинах джины. Возможно, один из них был пленником этих ворот. Тех, кто его освободит, он либо убьет, либо выполнит три их желания.
Одно желание у кочевников было. Одно на всех. Ни золото, ни женщины — их ничего не интересовало, они хотели, чтобы эти чертовы ворота открылись.
Степняки стали готовиться к худшему, достали из ножен мечи — с обожженными ладонями это трудно и больно — и встали в боевую стойку, стеной, плечом к плечу. Хотя как им казалось, безнадежное это дело — человеку против джина не устоять. Но никакого волшебника так и не появилось. Дым рассеялся. По укреплению прошел гул, от которого легкой дрожью затряслись стены, а посуда — ложки да вилки с ножами, что на столах или в шкафах оставили, — зазвенела, точно трущиеся друг о друга доспехи.
Потом-то работы на всех хватило… Стражники из своих нор полезли, как суслики. Почти такие же глупые они были, что эти зверьки, которые обычно выберутся на свет да стоят возле норок столбиками, ждут, когда же в них кто стрелу пустит. На них хорошо новичков обучать, но кочевники зверьков этих любили, иногда ловили и оставляли в своих хижинах, а убивали редко, только, когда есть становилось совсем нечего.
Доски, из которых была построена казарма, давно высохли. Они загорелись, когда в них попало с десяток зажженных стрел, разбрызгивавших во все стороны темную густую жидкость, что хранилась в прикрепленных к наконечникам полых контейнерах. В казарме к тому времени людей немного осталось, большинство, когда тревогу услышали, наружу выскочили. Однако убежать им удалось недалеко, шагов пять-шесть, потом их скосили стрелы. Солдаты так и не поняли, откуда в них стреляют. Может, кому даже в голову пришло, что стрелы эти заколдованные. Такие надо только выпустить в небеса, а они себе жертву сами найдут, как стая заколдованных шершней, у которых на кончиках жал — яд. Укрыться от них невозможно, забирайся хоть в подвал, и там они тебя отыщут. У стражей границы мало было сведений о кочевниках, и уж тем более о том, какой магией они владеют.
Те, кто ворота с первой попытки открыть не смогли, опять в засов впряглись. Кожу на пальцах жгло, но уже не так сильно. Заклинание ослабло. Старое оно было, никто его не подновлял. Если они ворота не откроют, хан рассердиться может, сварит всех в котле или кожу живьем сдерет, причем не только с них, но и с их ближайших родственников. Что по сравнению с этим сожженные до костей руки?
У двух кочевников застряли в спинах арбалетные болты. Они почти полностью погружались в тело. В темноте и не поймешь — отчего вдруг человека всего передергивало, будто душу вмиг из тела извлекали, и оно, становясь безмолвной куклой, падало на землю. Трое других степняков из последних сил вцепились в засов, понимая, что другой попытки у них и не будет, если арбалетчик, засевший в горящей казарме, выбьет еще кого-нибудь из них. Одежда начала трещать, хотя она и без того была вся в дырах. Засов поддался, приподнялся, потом слетел с металлических держателей, и ворота распахнулись, отбрасывая изможденных воинов в стороны. В образовавшийся проход в туче пыли ринулся весь отряд.
Укрепление пало быстро. Кочевники, а это была еще не орда, а лишь маленький разведывательный отряд, собрали небогатую добычу. У мертвых стражников отрезали по левому уху и сложили в небольшой мешок. В сторожевом укреплении поживиться было почти нечем — доспехи не очень дорогие, ничем не лучше тех, что были на степняках, а то и похуже. На базаре за такие много не дадут, побольше бы стоили рабы-мужчины, но весь гарнизон крепости они перебили.
Младший хан, командовавший отрядом, посмотрел на мешок, на мгновение задумался, прикинув в уме небогатую добычу. Он отправился в этот поход на свой страх и риск. Что-то подсказало ему, что время пришло. Он верил в такие подсказки.
Удача — это белая кобылица, которую надо ухватить за хвост и мчаться вместе с ней. Вот только когда она заметит тебя, то так лягнет, что пожалеешь обо всем. Надо вовремя отпустить ее хвост и довольствоваться тем, что она уже дала. А требовать слишком много — шанс потерять все. Включая жизнь.
Но младший хан считал, что удача его еще не заметила. Он не желал останавливаться на взятии сторожевой крепости. Ему хотелось большего от этого набега. Когда придет орда, у него не будет шанса себя проявить так, как он мог бы сделать это сейчас. Он чувствовал, что ему не окажут сопротивления. Он смотрел куда-то в ночь, точно хотел увидеть, как выбивают искры копыта белой кобылы. Она могла мчаться по небесам, а звезды мерцали, как будто и вправду были искрами.
Казарма прогорела, крыша ее обвалилась, погребая под собой останки стражников. Трудно будет их душам вернуться в свои прежние тела.
Степняки даже не стали хоронить своих мертвых. Они привыкли, что в степи еды мало и надо заботиться обо всех ее обитателях.
— Приказываю всем по коням! Идем дальше! — скомандовал младший хан, когда его воины немного отдохнули.
Он понятия не имел, что находится дальше. Может, там мир кончается? Он не знал, когда повстречает вражеский отряд и насколько многочисленным он будет, ведь зарево над сторожевой башней было видно издалека, и кто-то должен прийти узнать, что с ней стряслось. Но он верил, что время отпустить хвост белой кобылы еще не пришло.
4
Чем дальше они уходили прочь от степи, тем больше было тревоги в их сердцах. Это состояние легко объяснимо: здесь властвовали чужие боги, а их собственные, те, кому они приносили в жертву домашний скот и пленных, не могли их защитить, сколько бы они им ни молились. И все же тревога рождалась не только из-за этого.
Чужаки, когда приходили в степь, брали с собой горсть своей земли, которая служила им своеобразным талисманом. Иногда он помогал. Когда поднималась буря и им удавалось выскользнуть из окружения степняков. В других случаях, если эти глупцы бросали горсть земли перед собой, думая, что из нее, точно из зерен, вырастут новые воины, ничего ожидаемого не происходило. Кости тех, кому этот талисман не помог, белели по всей степи.
Степняки были птицами вольными. Их ничего не привязывало к одному месту. А ветер взять с собой они не могли.
Земля была влажной. Копыта оставляли на ней глубокие следы, которые тут же заполняла вода, точно кровь, сочащаяся из раны. Хан думал, когда же наконец местные боги разгневаются на него и нашлют беду. За мыслями своими он не сразу услышал, что один из воинов подъехал к нему, наклонил голову в приветствии, но, поскольку хан не отдал ему приказа заговорить, молчал, не смея поднять глаз.
