«Она искусственная. Ее кто-то сделал».
Робот хотел сказать об этом новому вождю, когда тот склонился над ним, но челюсти его, чуть двинувшись, так и не смогли издать нужные звуки, а потом вождь поднес к его горлу остро наточенный железный нож и стал пилить пластиковую кожу.
Верхний слой за сотни лет стал непрочным. У вождя ушло несколько минут, чтобы разрезать его, потом пришел черед разноцветных, похожих на вены и сухожилия, проводов. Он перерезал их по очереди, осторожно собирая сочившуюся из них жидкость в разные плошки, чтобы капли не попали ему на кожу. Жидкость могла вызвать язвы, которые не заживлялись никакими снадобьями.
По лицу вождя, разрисованному белой краской, потекли ручейки пота. Мышцы вздувались от усилий. С шейными позвонками справиться будет еще сложнее. Их нож не возьмет. Но и они за многие годы поизносились, сочленения между ними стали не так прочны, как прежде, а края их покрылись ржавчиной. Ритуал принесения в жертву робота за долгие годы был отточен до совершенства, вот только далеко не каждому вождю в спутники доставался робот. Обычно они шли в загробный мир либо одни, либо в сопровождении погибших вместе с ними людей.
Робот помнил их всех.
Он никогда не спал. Те места, где пластик отваливался, он прикрывал шкурами и тряпками, но пыль и грязь все равно проникали сквозь них, накапливались в его теле. Он вычищал их каждую ночь, выковыривал тонкими палочками, на которые наматывал тряпки, но так и не мог избавиться от них полностью. Они постепенно разъедали его. Он давно напоминал ходячий труп. Раньше у него был пластичный раствор, которым он герметически замазывал свои внешние повреждения. Такой раствор применяли для ликвидации пробоин в космических кораблях. Раствор закончился три сотни лет назад, спустя два века после того, как в колонии окончательно испортилась энергетическая станция, вышли из строя все системы жизнеобеспечения, а люди и так уже впадали в первобытное состояние. Когда станция вышла из строя, процесс этот пошел еще быстрее. По специализации робот был домработником, умел готовить, убирать пыль, ухаживать за детишками, но услуги эти были не так важны, больше ценилось умение охотиться. Пришлось переучиваться. Это оказалось совсем легко.
Чувство, что ты еще кому-то нужен, что не совсем бесполезен, робот испытывал, рассказывая разнообразные истории, скопившиеся у него в голове. Его активизировали на этой планете. Он только ее и видел. Но по разговорам, которые он подслушал когда-то, и по книгам, которые прочитал, робот знал, что люди пришли сюда откуда-то со звезд. Его слушали дети. Взрослые считали его истории сказками, пустыми сказками. Когда дети вырастали, они тоже переставали его слушать.
Вождь встал, распрямился.
Эту церемонию не проводили более сорока лет — с той поры, как пришел в негодность предпоследний робот. С определенного периода роботы стали выходить из строя один за другим. Они были разных конструкций. Запчасти от одних к другим часто не подходили, и сделать замену тоже не всегда получалось. У некоторых вождей в могилах лежало по нескольку обезглавленных роботов. Любой вождь гордился такой свитой.
Шею робота обмотали веревкой, сплетенной из прочной лески, точно такой же обмотали и туловище, а их концы закрепили на двух валиках с рычагами.
Вождю подали огромную секиру на толстом древке.
В каждый из рычагов впряглись по три человека. Они стали наматывать на валики веревки. Первые обороты дались легко. Робот оторвался от земли, повис горизонтально, разрезанный пластик чуть съехал в сторону, обнажая шейные позвонки. Они заскрежетали. Натянутые веревки звенели. Люди обливались потом, но уже не могли сделать ни одного оборота.
— Покойся с миром.
Вождь медленно занес секиру над своей головой, постоял и резко опустил ее на шейные позвонки робота. Секира рассекла их со звоном и искрами. Голова покатилась прочь. Тело опало.
— О-о-о, — сопроводили этот удачный удар соплеменники.
Плохая примета — не перерубить позвонки с первого удара. Случись это, племя ждало бы множество испытаний. Робот ничего не почувствовал. Контроль над телом он уже утратил. И хотя мышцы, управляющие веками, все еще функционировали, а мозг его работал, он закрыл глаза, будто жизнь навсегда его покинула. Но на самом деле это было не так.
«Интересный ритуал. Очень интересный. Архаичный».
Зоран внимательно следил за происходящим. Как только представится возможность, он прокрутит запись не один раз, пока не выучит ее наизусть. Мысленно он уже начал составлять текст своей диссертации, посмеиваясь над тем, какое впечатление произведет на коллег по кафедре — этих кабинетных червей, которые стали такими ленивыми, что забыли, когда в последний раз в своих исследованиях отрывали зады от кресел и пускались на поиски данных. Настоящих данных, а не тех, что мог получить каждый, порывшись в архиве.
Как же ему повезло. Несказанно повезло.
Старого робота было жалко гораздо больше, чем человека. И тому, и другому Зоран мог бы помочь. Но глупый закон, принятый черт знает когда, не позволял вторгаться в те миры, на которых колонии деградировали до первобытного состояния. Идиотский закон, обрекавший эти колонии на медленное вымирание. Исключение было сделано только для естествоиспытателей. Им запрещалось вступать в контакт с местными жителями, но хотя бы разрешалось посещать подобные планеты, другим не позволялось и этого. Нарушение закона влекло уголовную ответственность. Правоохранители устраивали обыски на кораблях исследователей. Иногда им тоже доставалась неплохая добыча.
От прогрессорства одни беды.
Девять веков назад на Земле транспортные корабли с эмбрионами и замороженными телами, как человеческими, так и звериными, на борту, а вместе с ними с кучей всевозможных вещей, которые могли бы помочь колонистам выжить, снаряжали все кому не лень, вообразив себя библейскими героями из истории о Ное и его ковчеге. Странам третьего мира на подобные цели деньги выделяли международные организации.
Библейские инструкции эти люди обычно не выполняли. Каждой твари по паре не брали, подходя творчески; к процессу рассылки новых ковчегов в разные уголки космоса, где, по мнению ученых, находились планеты, пригодные для человеческого обитания. Обстановка на них не очень напоминала земную, так что первых колонистов ждали годы упорного труда по терраформированию. Предсказать, сколько на это уйдет времени в каждом конкретном случае, редко удавалось. Но все равно первые колонисты могли и не дождаться результатов своего труда. Все отпущенные им годы они жили в куполах, а наружу выходили только в герметичных скафандрах. Выбрать такую незавидную судьбу могли только люди отчаявшиеся, на Земле у них не было никаких перспектив, и никто их там не держал.
Зоран был невысокого мнения о первых колонистах. Пустая картонная коробка, служившая домом, где-нибудь на грязной улице Нью-Бомбея, среди таких же отбросов общества, все же лучше, чем купол с искусственной атмосферой. Пусть воздух Нью-Бомбея загажен. Он вреден для легких и постепенно разъедает их, как ржавчина разъедает металл, а на слизистой проступают язвы. Но над тобой не пластиковый купол, армированный металлом, а бесконечно высокие небеса. Ты можешь ходить по городу из конца в конец и еще дальше, пока у тебя не устанут ноги, и ты не свалишься без сил в придорожной канаве, где у тебя никогда не возникнет мысль, что небеса треснут, осыплются, в пролом ворвется удушливая атмосфера, и ты задохнешься.
