Воздух разрезал визг. Листья.., лицо Эйприл заколебалось и растаяло. Два лица, испуганные перевернутые овалы.
Горелая резина, бензин, у меня в горле ком. Гудит клаксон, заклинило. Сломанные зубы, скользкие куски, не хватает воздуха. Оцепенение сжимает со всех сторон. Шум удаляется. Ног нет, руки, глаза пропали в тумане – красно-черном. Только биение сердца, конвульсии, еще одна. Замерло. Покой.
27. НИКОГДА НЕ БЫВАЕТ СОВСЕМ
(КОНЕЦ)
– Мне очень жаль, – говорил Ник, – ноя так никогда и не собрался прочитать ту часть контракта, что написана мелким шрифтом.
– Десять тысяч долларов? – повторил Стюарт. – Всего-то десять штук – и ничего больше?
– Это еще не все, – сказал Ник, нервно пощипывая свою бородку. – Если мы опубликуем хоть что-нибудь о гиперматерии, нас обвинят в государственной измене.
– Это же смертельная ловушка, – вставил я. Мне было трудно говорить, я мог лишь шептать.
– Ну ты-то по-прежнему можешь написать свой роман, – сказала Эйприл, сжимая мою руку. – Просто скажи, что ты все это придумал.
– Или работай на правительство – они уже предложили мне должность в Лос-Аламосе. И Феликса им очень хочется заполучить, а если ты сможешь получить допуск, Стюарт…
– Только не я, – заявил Стюарт со смехом. – Отдайте мне мои две тысячи баксов, и я исчезаю. – Его скользкая усмешка говорила, что тут не все чисто.
– Только не пытайся продать эти колобошарики первому встречному русскому шпиону, – предупредил Ник. – Потому что он наверняка окажется агентом ЦРУ, – О, помилуй, Ник, я ничего подобного делать не буду. Я просто хочу исчезнуть из поля зрения и строить свои НЛО. Может быть, Феликс захочет мне помочь.
Я попробовал покачать головой, но сковавший все тело гипс не позволил мне даже этого.
– Я пойду с Ником, – прошептал я. Из-за капы на передних зубах было какое-то странное ощущение – онемения и большей гладкости, чем у настоящих зубов. – Мне хочется еще позаниматься лабораторными опытами.
Должен быть и третий уровень субстанции тоже. Бесконечно много. Число точек во вселенной АБСОЛЮТНО БЕСКОНЕЧНО. Это лишь вопрос…
– Феликс, – напомнила Эйприл. – Ты обещал мне, что больше не станешь покидать свое тело.
– Пока смерть не разлучит нас, – пробормотал я, причем совершенно серьезно.
– У тебя еще бывают видения? – спросил у меня Стюарт.
– Теперь нет. Но после несчастного случая мне показалось, что я умер.
– Всем показалось, – сказал Ник. – Машина шла на сорока пяти, а ты, то есть Кэти.., выбежала прямо перед ней. Просто повезло, что я как раз вызвал «скорую».
– Кто был за рулем? – спросил я.
– Водитель скрылся, – сказал Ник. – Машину нашли брошенной на территории колледжа. У нее продолжал гудеть застрявший клаксон. Когда проверили по номерным знакам, оказалось, что машина была угнана полчаса назад со стоянки у «Макдоналдса».
– Я хочу послушать, что Феликс видел, пока был в коме, – перебил Стюарт.
Ник и Эйприл нахмурились, но я начал рассказывать;
– Я был на большом таком заводе, он весь был забит всякими странными машинами, которые все время гудели. Вообще-то это были даже не машины. В смысле некоторые были просто электронными схемами. Но все они были выстроены вдоль стен огромного зала. И там был по-настоящему большой седоволосый парень…
– Бог? – спросил, улыбаясь, Стюарт.
– Конечно. Не БОЖЕСТВО, а именно Отче наш, Он показывал мне машины. Некоторые из них были идеями, одна была парадоксом Зенона, другая проблемой континуума. Там были разные места тоже – наша вселенная, Саймион. И были маленькие машины тоже, которые были просто каким-нибудь человеком или атомом.
Там было всего по одному. – Это был первый раз, когда я кому-либо рассказывал о том, что я видел, находясь в коме, а они сидели тихо, чтобы слышать мой шепот. – Я заметил, что из каждой машины выходил какой-то провод. Как электрический шнур. И я спросил Бога, на чем они работают, А он спросил меня: «Хочешь увидеть?» Все провода вели в люк в полу посреди зала, и мы вместе подошли к нему. Пока мы шли, я увидел, что из Бога и из меня тоже выходили провода и тоже вели в люк. – Я сделал паузу, чтобы глотнуть воды. У меня были трещины в ребрах, и мне было трудно говорить.
Медсестра заглянула в палату.
– Этим двум джентльменам придется уйти сейчас.
Вы можете задержаться еще на полчаса, миссис Рэймен.
Я был рад этому вмешательству. Я слишком устал, чтобы закончить рассказ.
Стюарт и Ник встали, чтобы уйти.
– Ты серьезно насчет переезда в Лос-Аламос? – спросил Ник, задержавшись у двери.
– Ты что, не слышал? – спросил его Стюарт.
Ник виду не подал, что заметил колкость, и Эйприл объяснила:
– Нам приходится уезжать. На рождественские каникулы. Феликса увольняют за отклонения от официальной программы по курсу основ геометрии, – Он не прошел с ними даже транспортир, – прокурорским тоном заявил Стюарт.
Ник даже ухнул от радости:
– Мы с Джесси тоже уезжаем в декабре. Погода там замечательная. Больше никаких нью-йоркских туманов! Мы поедем вместе!
Медсестра снова заглянула в палату, и они ушли.
Ник крикнул:
– Так я скажу им, что ты едешь.
Мы с Эйприл молчали несколько минут. Это был всего лишь второй день, как сознание вернулось ко мне.
И первый день, когда мне разрешили увидеться с Ником и Стюартом. Было бы неплохо уехать из Бернко и начать все сначала.
Эйприл просидела рядом со мной все отведенные полчаса, гладя меня по руке, рассказывая об Айрис, разворачивая планы на новую жизнь в Нью-Мексико. Она даже не подумала спросить меня, что было там, в люке.
МАТЕМАТИЧЕСКИЕ ФАНТАЗИИ РУДИ РЮКЕРА
То, что из всех научных дисциплин математика, вероятно, самая фантастическая, долго распространяться нет нужды. Читатели с естественнонаучным образованием и так понимают, что имеется в виду, для гуманитариев же вообще все, что связано с формулами и математическими символами, лежит за гранью понимания. Да и сами математики не станут отрицать, что занимаются материями воображаемыми, хотя и не лишенными некоторых черт реальности. Особенно если на подхвате окажутся представители смежной специальности – физики-теоретики, которым в XX веке не раз пришлось убеждать и себя, и коллег, что абстрактные миры математиков на самом деле куда как реальны, только мы этого раньше не замечали…
Труд математиков и писателей-фантастов (тех, что претендуют на приставку «научные») удивительно схож прежде всего в методе. И те и другие для начала формулируют какую-нибудь аксиому – сколь угодно «нереальную», даже, на первый взгляд, абсолютно бредовую, – а затем с помощью логически выверенных теорем на базе этой аксиомы строят целый мир. Внутренне непротиворечивый и, как говорят математики, «полный».
