— Ага.
Конструктор вернулся к прилавку, достал бутылку зеленого стекла, два стакана, плеснул в каждый на два пальца прозрачной жидкости. Самогон Фарид делал лично, используя хитрые химические вещества и, как шутили его друзья, некоторые человеческие органы. Правдой это было или нет, но пойло получалось своеобразным, крепким и вкусным, не хуже дорогих коньяков.
— За встречу.
— Приятно, что в наши дни сохранилось понятие «дружба».
Фарид внимательно посмотрел на Илью:
— Ты не раз выручал меня, Чайка. Пришло время отдавать долги.
— Ты мне ничего не должен.
— Мне виднее. — Фарид выпил, поставил стакан на прилавок и потянулся за сигаретой: — Бежишь?
— Бегу, — кивнул Илья и поправился: — Хочу бежать.
— Поднебесники — шустрые ребятки, от них просто так не оторвешься.
— Черепаха медленно ходит, зато быстро прячется.
— Решил забиться в угол?
— Угу.
— Новое лицо не поможет, — вздохнул конструктор.
— Но у меня есть хороший план.
— Ты умный, — похвалил Илью Фарид. — У тебя всегда есть план.
— Не такой уж я и умный, раз попался.
Конструктор помрачнел:
— Ты знаешь, кто тебя сдал?
— Арлекин.
— Не ожидал, — помолчав, произнес Фарид. — Он был хорошим ломщиком.
— Но тоже попал на хороший крючок, — вздохнул Илья. — Поднебесники умеют вытягивать информацию.
— Думаешь, Арлекин не хотел тебя предавать?
— Какая теперь разница?
— И то верно.
Фарид снова наполнил стаканы.
— Арлекина убил Мертвый, значит, ты приехал продолжить его дело? Будешь ломать внутреннюю сеть Анклава?
— Я всегда говорил, что ты слишком умен для простого конструктора.
— Поэтому я и остаюсь простым конструктором, — усмехнулся Фарид. — Чем выше, тем больше проблем. Никто не гонится, никто не стоит за спиной.
— И что в этом интересного?
— Остаюсь жив.
— А смысл?
Конструктор вздохнул:
— Ты всегда любил риск.
— Я получаю удовольствие.
— Когда-нибудь ты научишься ценить покой.
— Когда меня убьют.
Фарид хмыкнул:
— Сколько лет тебя знаю, Чайка, а ты все такой же мальчишка, как раньше. И внешне и внутренне. Ты не меняешься.
— Я уже стал тем, кем стал, — серьезно ответил Илья.
— И то правда. — Конструктор убрал бутылку. — Итак, поднебесники хотят, чтобы ты атаковал сеть Анклава, а ты не хочешь играть против Мертвого. Тебе нужно новое лицо, документы и «балалайка». Деньги есть?
— Ты неправильно понял ситуацию. — Дементьев потер лоб. — Я буду ломать внутреннюю сеть, но не так, как планируют поднебесники.
— Думаешь, они тебя подставят?
— Ни в коем случае — сейчас я им нужен. Но, судя по тому, как развиваются события, Мертвый читает их планы на два хода вперед.
— А твои планы он читает?
— Надеюсь, что нет.
— Так чем я могу тебе помочь, старый друг?
— Для начала мне нужен Раф. Он в Анклаве?
— Да.
— Отлично. Вторая же просьба касается лично тебя…
АНКЛАВ: МОСКВА
ТЕРРИТОРИЯ: УРУС СКОРО ПОЛНОЧЬ
ЛЮБОВЬ ЗЛА
— Как же я вас ненавижу! Как ненавижу!! Чистеньких! Самодовольных! Жрущих настоящую еду! Отдыхающих на море! Вашу одежду! Вашу кожу! Мерзавцы! Суки!
Каждая фраза сопровождалась пощечиной. Голова девушки моталась из стороны в сторону, губа опухла, под глазом наливался синяк, но она смотрела на мучителя спокойно, если не сказать безучастно.
— И тебя, шлюха, я ненавижу! Ты раздвигаешь перед ними ноги за еду! За чистый воздух! За дорогие тряпки! Шлюха!!
Истерика была вызвана простым фактом: у поймавшего ее слизняка ничего не получалось. То есть совершенно. То ли перевозбудился, то ли перегорел, но запал закончился в тот самый момент, когда с тела Петры упал последний лоскуток. Одежду слизняк срезал медленно, с наслаждением, прижимался слюнявыми губами к открывающимся частям тела, тискал небольшие груди, запускал пальцы между бедрами девушки, поглаживал и себя, но в самый ответственный момент организм подвел. Попытка взять Петру классическим способом не увенчалась успехом. Слизняк попытался с другой стороны. С тем же результатом. Он начал резать скальпелем ягодицы и бедра девушки, видимо надеясь, что запах крови поможет, но тщетно. Затем последовал укол «синдина», кратковременный всплеск, в ходе которого он тыкался в Петру то спереди, то сзади, и снова спад.
— Шлюха! Тварь! Ненавижу!!
Поток пощечин иссяк. Слизняк опустился на стул и зло посмотрел на молчащую девушку, на его глазах блеснули слезы:
— Твоим хозяевам достается все. Все! А у нас нет даже надежды. Разве об этом я мечтал, когда бежал в Анклав? Красивая сказка о миллионах дорог, о безграничных возможностях… А что в итоге? Кому я здесь нужен? Кто я здесь? Чем эта жизнь отличается от прошлой? Не надо бояться, что отправят на «химию». Не надо бояться, что пошлют воевать в Сибирь или на полярные нефтяные вышки… Зато я боюсь за свою жизнь. — Слизняк приблизился к девушке, губы шевелились в сантиметрах от лица Петры. — Вся разница: пресмыкаюсь не перед милицейскими и бандитами, а перед безами и канторщиками. И боюсь, постоянно боюсь! Ты, шлюха, знаешь, что значит жить в постоянном страхе? Когда тошнит от ужаса? Когда…
На стене замигала красная лампочка. Секунду слизняк пристально смотрел на нее, затем вытер слезы, поднял с пола штаны, рубашку, натянул их на себя и, бросив: «Я скоро», вышел из комнаты. Петра плюнула ему вслед и критически посмотрела на свое тело. Она чувствовала себя грязной.
— Грыжа, почему так долго не открывал?
Когда слизняк подбежал к двери, они уже не звонили, а колотили по ней так, что деревянная преграда вот-вот должна была слететь с петель. На пороге оказались канторщики Тагиева — а кого вы ждали? — мрачные, холодные и деловитые. Судя по лицам, им не нравилось лазать по грязным углам Уруса.
— Здравствуйте, господин Казоев, здравствуйте, — заюлил Грыжа. — Чем я могу вам помочь?
В комнате воняло. И не только потому, что маленький одноэтажный домик слизняка стоял на самой границе с Восточным Рукавом. Воняла засаленная одежда Грыжи, воняли остатки его трапезы, да и сам он, давно не мытый, распространял отнюдь не парфюмерный аромат. Зато уже вмазался: какие глаза бывают у только что принявших дозу «синдина» наркоманов, Казоев знал хорошо.
