– Держи свои монументальные ушки на макушке, – тихо посоветовал другу Флинкс, – и посмотри, не сможешь ли ты выяснить, куда сбежал Чаллис. Я намерен поработать со своими собственными источниками…
Когда они вышли через открытую дверь гаража, никто их не остановил и не помешал уходу, хотя скрытые камеры заметили его. Но те, кто наблюдал через эти камеры, радовались, увидев что эта пара уходит.
– Ты уверен, что они уже не здесь? – гадал вслух Симм. – Кто-нибудь мог взять машину, чтобы отвлечь внимание.
Флинкс ответил с того рода сверхъестественной уверенностью, на понимание которой Симм и не претендовал, но которую научился принимать:
– Нет, поблизости их больше нет.
Пара вышла за пределы последней стены, окружавшей центральный район. Не было никаких формальностей, никаких рукопожатий: этим двум не требовалось ничего подобного.
– Если ты что-нибудь узнаешь, свяжись со мной в лавке Мамаши Мастифф, – проинструктировал великана Флинкс. – Что бы там ни случилось, я дам тебе знать о своих планах.
Возвращаясь по концентрическим кругам рынка, он плотно закутался в плащ. Падали последние капли утреннего дождя. Из-за низких тяжелых от воды туч показались первые солнечные лучи.
Вокруг него не прекращалась деятельность. На этом коммерческом перекрестке Содружества бизнесом занимались круглые сутки.
Флинкс знал великое множество встреченных им обитателей этого мира. Некоторые были богатыми и великими, а некоторые – бедными и ничтожными. Некоторые были нелюди: одни – больше, другие – меньше, хотя все притязали на членство в одной и той же расе.
Проходя мимо прилавка торговца сладостями Кики, он решительно смотрел только вперед. Было еще слишком рано, а его желудок был слишком пуст для конфет. Кроме того, его внутренности все еще слегка пошаливали от постэффектов "безвредного" камешка Чаллиса. Поэтому он купил у Председателя Нильса небольшой ломоть отрубного хлеба, покрытого ореховым маслом.
Нильс был бродячим торговцем пищей лет сорока с небольшим и с авторитарной манерой поведения. Все называли его Председателем. Он правил своим углом рынка с видом диктатора, ничуть не подозревая, что он сохранял свою власть только потому, что торговцы и лоточники находили забавным подыгрывать его тихому помешательству. Однако в его выпечных изделиях никогда не бывало никаких иллюзий. Флинкс жадно откусил от треугольного ломтя, наслаждаясь хрустевшими иногда толчеными орехами, смешанными с коричневым маслом.
Небо все еще намекало на возможность появления солнца, редкое происшествие в обычно окутанном тучами Дралларе.
Заморив червячка, Флинкс начал пробираться через сектор, заполненный красивыми витринами постоянных лавок.
Этот сектор существенно отличался от района самодельных сараев и складов, где он вырос. Когда Флинкс впервые предложил переместить сюда древний прилавок из шумных глубин рынка, Мамаша Мастифф голосисто запротестовала.
– Я не буду знать как себя вести, – спорила она. – Что я понимаю в обращении с разодетыми клиентами и богатыми людьми?
– Поверь мне, мать, – хотя они оба знали, что она не была его настоящей матерью, но она выступала в этой роли для половины бездомных в Дралларе, – они точно такие же люди, как и твои старые клиенты, только теперь эти идиоты будут приходить с более толстыми бумажниками. Кроме того, что мне еще делать со всеми этими деньгами, которые мне всучил Малайка?
В конечном итоге он вынужден был купить лавку и таким образом поставить ее перед свершившимся фактом. Когда он сообщил ей об этом, она не один час поносила его – пока не увидела эту торговую точку. Хотя она продолжала бормотать страшные проклятия всему, что он ей показывал: товары высшего класса, шикарные жилые помещения наверху, приборы автоматической варки, – ее сопротивление рухнуло с удивительной скоростью.
Но имелись все же две вещи, которые она отказывалась сделать. Одной было сменить свой ручной, домашней выделки наряд, такой экзотический коллаж из бус, колокольчиков и ткани, какой только можно вообразить. Другой было пользоваться маленьким лифтом, сновавшим между помещением лавки и жилыми покоями наверху.
– День, когда я не смогу одолеть единственного лестничного пролета, – протестовала она, – будет днем, когда ты сможешь забальзамировать меня, набить ватой и выставить на витрине среди продающихся диковинок.
Чтобы продемонстрировать свою решимость, она сразу же приступила к восхождению по короткой лестнице на четвереньках.
Никто не знал, насколько стара Мамаша Мастифф, а она не говорила. И не соглашалась ни подвергнуться дорогой косметической хирургии, которую теперь мог позволить себе оплатить Флинкс, ни равно применять любые другие искусственно редуцирующие возраст устройства.
– Я потратила слишком много времени и усилий, готовясь к роли старой карги, и я не собираюсь теперь ее бросать, – заявила она ему. – Кроме того, чем более жалкой и дряхлой я выгляжу, тем больше вежливости и сочувствия бывает от сосунков-клиентов.
Неудивительно, что лавка процветала. Хотя бы потому, что многие из лучших ремесленников в Дралларе были равно низкого происхождения, и они очень любили продавать ей свою лучшую продукцию.
Когда Флинкс завернул за угол, то увидел, что она ждет его у заднего входа.
– Снова всю ночь шастал. Я полагаю, ты был отнюдь не в каком-нибудь приличном месте, вроде Розового Дворца или Грехвиля. Ты хочешь оказаться с перерезанным горлом прежде, чем тебе стукнет восемнадцать, – упрекнула она его, предупреждающе погрозив пальцем.
– Это маловероятно, мать. – Он прошмыгнул мимо нее, но не желая, чтобы от нее так легко отделались, она последовала за ним в маленькое хранилище позади лавки.
– И этот твой летучий вурдалак не будет, знаешь ли, каждый раз спасать тебя. Только не в подобном городе, где всякий пожимает тебе ладонь одной рукой и держит готовый вонзиться тебе в спину нож в другой. Продолжай так вот гулять глухой ночью, мой мальчик, и в один прекрасный день тебя принесут ко мне бледного и бескровного. И предупреждаю тебя, – продолжала она, повышая голос, – у тебя будут дешевые похороны, потому что я тружусь от зари до зари не для того, чтобы оплачивать шикарное погребение для дурака!
Тираду прервало резкое гудение.
– Так что я тебе в последний раз говорю, мой мальчик…
– Разве ты не слышала звонка, мать? – усмехнулся он. – Первый утренний посетитель.
Она посмотрела через дверной занавес из бус:
– Ха, туристы, судя по их виду. Видел бы ты танзанит в кольце у женщины.
Она заколебалась, раздираемая желанием удовлетворить одновременно и любовь, и скупость.
– Но что такое пара клиентов, когда…
Новое колебание.
– И все-таки, тут по меньшей мере двенадцать каратов в одном камне. И по одежде они к тому же походят на землян.
