– Эй, погоди минутку! – Симна кинулся собирать свои пожитки. – Я еще яблоко не доел!
Кот, сидевший в некотором отдалении, тихо фыркнул. Он поймал рыбу и аккуратно разрывал ее когтями. Теперь пришлось глотать улов целиком. От этого не было никакого ущерба желудку, хотя Алита с удовольствием повозился бы со своей вкусной добычей. Но высокий человек снова собирался идти. Коту хотелось, чтобы Эхомба поскорее завершил то, что затеял. Клятва верности все дальше уводила левгепа от любимой степи.
Однако обещание есть обещание. Он встал и, тихо рыча, затрусил вслед удаляющимся людям.
VII.
Война цветов
Никто точно не знал, когда началась битва за долину. Истоки конфликта теряются в тумане времени, и хотя цветы очень заинтересованы в тумане, хронология привлекает их значительно меньше.
Благодаря природным условиям, которые могли бы считаться чуть ли не идеальными, растения пышно цвели на вершинах и склонах холмов. По неизвестным причинам почва, столь щедро питавшая травы и цветы, оказалась неблагоприятной для более крупных растений. Деревья и кустарники так и не смогли здесь укорениться. Большинство случайных семян, что заносили птицы, летучие мыши и дракончики, так и не прорастали. Цветки и листья, развернувшиеся под солнечными лучами, закрывали свет и душили любое подающее надежды деревце прежде, чем оно достигало статуса побега. Древние залежи питательных веществ в сочетании с как раз необходимым количеством жизненно важных минералов обеспечивали нескончаемое цветение, а дождь каждый год выпадал когда и куда нужно: достаточно, чтобы смочить, но не смыть почву с нежных корней.
Здесь никогда не бывало града или сильного ветра. Климат лениво колебался между нежным и умеренным, не обжигая жарой или убийственным холодом. Не существовало ни морозов, ни засух. Травоядные животные на холмах не появлялись, а тех насекомых, которые не приносили явной пользы, вполне можно было терпеть, поскольку их количество не достигало угрожающих размеров и они не становились бедствием. Пчелы и осы, птицы, жуки и летучие мыши по очереди принимали участие в деле опыления. И цветы разрастались, покрывая пологие холмы колоссальными пятнами великолепных красок, как будто какой-нибудь Титан с художественными наклонностями, взяв гигантские кисти и палитру, потрудился над пересеченной местностью.
Во всем этом царстве цветов от них был свободен лишь один участок. В самом центре лежала широкая неглубокая долина, где скапливалось так много влаги, что почва превратилась в настоящую губку, слишком рыхлую и неуплотненную, чтобы поддерживать нормальный рост корней. Давным-давно эта маленькая долина стала болотом, то есть бесполезной топью. В пропитанных водой окрестностях рос папоротник и печеночник, но не было ни одного благородного цветка. Аристократическая роза не стала бы чахнуть в подобном месте, а гладиолус и львиный зев испытывали омерзение к смраду разлагающихся растений и насекомых. Поэтому владеть болотом было предоставлено бедным родственникам цветов – архаичным растениям да грибам.
Проходили столетия, и цветы были вполне удовлетворены своим положением. На благодатных холмах ничто не менялось.
После летних дождей начинались зимние дожди. Неизменно ласковое солнце описывало дугу по небосводу, цветки раскрывались и закрывались, лепестки опадали, и вместо них появлялись другие, и царству красок ничто не грозило.
Однако в то время, как холмы оставались в первобытной неприкосновенности, в долине начались перемены. Поначалу незаметные, они не привлекали внимания до тех пор, пока не стали погибать папоротники. Вскоре, бесследно исчезая из тенистых мест и лощин, начали пропадать даже выносливые грибы. Возможно, под долиной открылся какой-то подземный водосток, куда ушел избыток воды, так долго собиравшейся там. Или незначительное перемещение земли спрессовало пропитанную влагой почву, и она уже не задерживала в себе осадки с прежней легкостью.
Долина осушалась. Нет, не осушалась, а высыхала. Она становилась точно такой, как и окружавшие ее холмы. С единственным отличием: благодаря всей той растительной массе, которая на протяжении веков разлагалась и скапливалась в болотистой низине, ее почва оказалась невероятно тучной, необычайно плодородной, в высшей степени питательной. Навеки привязанные к своим наследственным территориям непригодными песчаными почвами на дальних границах, многие разновидности цветущих растений, покрывавших холмы, внезапно обнаружили, что у них появилась возможность расширить жизненное пространство. Что они и начали делать, в ускоренном темпе пуская ростки и корни, разбрасывая семена.
При этом они неизбежно столкнулись с другими цветами с соседних склонов, также пытавшимися заявить свои права на недавно мелиорированную землю. Что-то новое возникло в Царстве цветов. Нечто чуждое и потому неведомое. «Конкуренция».
О выживании речь не шла. Никакой разновидности не грозила опасность уничтожения. Однако нельзя было игнорировать притягательность обогащенной почвы и открытого пространства. К ним тянулись все цветы в окрестности. Новые цветы в исступленном восторге разрастались под воздействием нетронутых питательных веществ и изобильного солнечного света. А потом они начали друг друга теснить.
В прошлом такого случиться не могло. Каждый цветок знал свое наследственное пространство и не выходил за его пределы, каждый корешок признавал права соседа. Однако новизна вновь открытой земли отменяла все правила. Корни наталкивались друг на друга, в нерешительности пятились, а затем опять ползли вперед, не видя причин, почему бы им этого не делать. Ростки отпихивали один другого, извивались, норовя задушить. А над поверхностью стебли изо всех сил старались первыми выпустить листья, дабы поймать жизнетворные солнечные лучи, а затем расцвести и привлечь насекомых.
Соперничество приводило к изменениям. Цветы росли быстрее, становились крепче и выше. Корни, ведя битву за первенство под землей, делались более активными, более цепкими. Среди различных видов возникали объединения. Отважные, но беззащитные квамассия и фуксия искали покровительства покрытых шипами роз. Вербена и тюльпан жались поближе к ядовитому олеандру.
То один, то другой вид сражался за главенство в плодородной долине, и эта длительная и незатихающая борьба вела к быстрым мутациям. Чтобы не дать розам запугать или победить себя, рододендроны обзавелись собственными шипами. Маки отрастили усики, которые, обвиваясь, как змеи, вокруг стеблей других цветов, сжимали их, пока не прорезали беззащитную плоть растения. Цинния выработала способность приподниматься на своих корнях и передвигаться, хотя и медленно, по поверхности, избегая схваток с другими корнями. Пионы и гладиолусы выделяли из лепестков едкие жидкости, чтобы сжигать всякий конкурирующий цветок, появлявшийся слишком близко.
Шпорник и ноготки выбрасывали листья с острыми, как нож, краями, которые, словно зеленые самураи, начинали наносить резкие удары, если другое растение оказывалось вблизи. Гибискус и красный жасмин, а также другие тропические растения пытались влиять на чувства опыляющих насекомых, усиливая свои ароматические выделения. Раффлезия молотила прорастающие побеги своими уже огромными красными и зелеными листьями. По всей долине свирепствовала война, по большей части невидимая, неощутимая и такая медленная, что всякий проходящий мимо ее бы не заметил. Впрочем, это не имело значения, поскольку тут никогда не появлялся наблюдатель, который мог бы решить, насколько нормально или нет происходящее в долине.
