Слева, пристально глядя на юношу, стояла Розарык. Мадж невнятно бормотал – похоже, молился. За спиной у Джон-Тома беспокойно переминалась с ноги на ногу Глупость. Дром бил копытом о пол и мечтал оказаться снаружи, где по крайней мере был шанс улепетнуть.
Шею Джон-Тома пощекотали перья.
– Коллега, ты справишься. – Черрок ободряюще улыбнулся.
Мистика. Песня должна быть насыщена мистикой, но не настолько, чтобы джинн заподозрил подвох. Что тут может подойти? Худо, что в прошлом, кроме юриспруденции, Джон-Том отдавал себя исключительно хард-року, разучивал только шлягеры, платиновые хиты.
Значит, есть всего одна возможность, всего один путь. Нужны туманные намеки вместо прямых обвинений, нужен загадочный, местами непостижимый текст. Песня, которая заставит джинна задуматься.
Он позволил пальцам пробежаться по струнам дуары. В горле пересохло, но хрипота уже исчезла.
– Поосторожнее, приятель, – предостерег Мадж.
К своему удивлению, Джон-Том сумел улыбнуться выдру.
– Мадж, не потей.
– Что ты можешь дать из того, шеф, чего у него еще нет – Мадж взмахом лапы указал на бесконечные ряды стеллажей с товарами неведомых измерений. – Какое сокровище?
– Другое настроение, – тихо ответил Джон-Том и запел.
Само собой, он понимал, что дуара не предназначена для извлечения загробных звуков, но это его и не беспокоило. Бесконечно отзывчивый, поразительно разноголосый инструмент с потрясающей точностью копировал ноты, которые Джон-Том добывал из своей памяти, и усиливал их, оглашая высокие своды необыкновенным вибрирующим стоном – что-то среднее между плачем инфернальной басовой скрипки двенадцатирукого маэстро и храпом спящего бронтозавра. Лишь одному человеку удавалось такое прежде, и Джон-Том не жалел пальцев и губ, подражая ему.
– О, если б ты, собравшись с духом, – проникновенно взывал он к джинну, – пришла ко мне, мы вместе любовались бы восходом с морского дна…
Тигрице слова и музыка казались бессмыслицей, однако она заметила их необычность. Пещера вокруг нее озарилась обломочками и осколочками света – то гничии, предвестники волшебства, во всей своей неописуемой красе зароились вокруг Джон-Тома.
Действует! Воодушевясь, он повысил голос. Гарун Аль-Руджинн подался вперед, но протест (или вопрос) застыл у него на устах. В свирепых желтых белках мелькнула неуверенность. Джон-Том не умолкал:
– Ответь, бывало ли такое, скажи, случалось ли с тобой?
Джинн качнулся и подался назад на несуществующих пятках. Огромные горящие глаза слегка заблестели, словно по ним провели вощеной бумагой.
– А вот со мною – да, – прошептал Джон-Том. Аккорды отскакивали от стен и звенели в ушах джинна, а тот, казалось, погрузился в сладостную прострацию.
Джон-Том и сам ощущал головокружение, вспоминая слова и ноты. Миновала недолгая вечность. Из транса его вывел Мадж.
– Готово, приятель, – прошептал он, крепко встряхнув Джон-Тома. – Пошли. Нечего тут торчать.
Но пальцы Джон-Тома все еще перебирали струны, а лицо было вдохновенно-прекрасным. Перед ним огромным ржаво-красным студнем расплывался джинн: лапы сложены на груди, огромные когти сцеплены.
– Прекрасно… Прекрасно… Прекрасно… – лепетал он.
– Парень, пойдем! – Мадж повернулся к тигрице, медленно покачивающейся под музыку. Глаза ее потускнели, из пасти стекала тоненькая струйка слюны. Выдр хотел пнуть ее в зад, но не сумел поднять лапу так высоко. Пришлось шлепнуть Глупость.
– А? В чем дело? – Девушка недоуменно заморгала. – Прекрати драться! – Ее взгляд остановился на балдеющем джинне. – Что это с ним? Он на себя не похож.
– Кабы он один, – буркнул Мадж. – Помоги разбудить остальных.
Им удалось привести в чувство Дрома, Черрока и Розарык, но Джон-Том упорно не желал возвращаться в реальность. Он успел так глубоко вжиться в апатичный, томящийся образ героя песни, что сам стал ее жертвой.
– Пхоснись! – теребила его Розарык. Джон-Том повернул голову и, не отрывая пальцев от струн, широко улыбнулся.
– Проснуться? Зачем? Все так прекрасно. – Он смотрел сквозь тигрицу. – Я тебе еще не рассказывал, как ты прекрасна?
Это ошеломило Розарык, но лишь на мгновение.
– После хасскажешь, сахахный. – Она перекинула чаропевца через левое плечо и двинулась к выходу, сторожко поглядывая на окаменевшего джинна.
– Одну секундочку. – Дром задержался, чтобы выхватить из пальцев Снут контейнер с лекарством.
– Эй, сынок, а как насчет платы?
– Уже заплачено, мадам. – Жеребец указал рогом на Гарун Аль-Руджинна. – Стребуйте с него.
С этими словами Дром рысью кинулся вон из магазина следом за друзьями.
Уперев лапы в бедра, Снут проводила его мрачным взглядом.
– Ох уж мне эти туристы! Всякий раз убеждаюсь, что хлопот с ними больше, чем прибыли. – Она выскочила на крыльцо и успела заметить, как посетители исчезают в зарослях. Затем вернулась, нашла нужную табличку, повесила на дверь и закрылась изнутри. Надпись на табличке читалась довольно легко:
«УШЛА ОБЕДАТЬ.
БУДУ ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ЛЕТ»
Джон-Том трясся на могучем плече Розарык. Рядом вприпрыжку бежал Мадж, Глупость скакала на недовольном, но мягкосердечном Дроме. Постепенно Джон-Том выплывал из ментальной пучины, куда погрузился заодно с Гарун Аль-Руджинном. Пальцы уже еле водили по струнам, голос опустился до шепота. Глаза моргали.
– Очухивается, – заключил Мадж.
– Да и пора уже, – сказала Глупость. – Что он с собой сделал?
– Заколдовал, – пробормотал Дром. – Никогда такого не видел. Какое могущественное чужеземное волшебство!
Мадж фыркнул и сказал с ухмылкой:
– Верно, чувак. От этого волшебства чудище вырубилось начисто, только и сам шеф малость перебрал.
Джон-Том схватился за темя.
– О-о-о!
– Что, кореш, похмелюга?
– Нет. Нет, ничего. – Он резко оглянулся на курящуюся гору. – Аль-Руджинн? Он на самом деле был?
– Был, да сплыл. Как всегда, ты оказался на высоте.
– Это все песня, – заторможенно прошептал Джон-Том. – Хорошая песня. Особая. Лучшая у Джими. Я сразу понял: ни от чего другого джинн так не приторчит, как от нее. Розарык, можешь меня опустить.
Тигрица бережно поставила его наземь.
– Айда, приятель. Пока твои чары не выветрились, надо убраться отсюда подальше.
– Думаю, все будет в порядке. – Джон-Том посмотрел назад, где сквозь зелень виднелась гора. – Эта песенка не из тех, что удерживают на месте. Она счастливая расслабляющая. Мне этот Аль-Руджинн не показался счастливым и расслабленным. Похоже, теперь он маленько размяк.
