— А если рядом окажется еще кто-то?
— В смысле — какой ни то ее местный ухажер? Что ж мы с тобой, не звездоходы?
— Да нет. Кто-то такой же… яркий.
— Ну и прекрасно. Двое «Сатурнов» — не один «Сатурн». А четверо — не трое. Даже если не все из них «Сатурны».
— Перед полетом не следует расслабляться.
— Это точно, — согласился Стас и вздохнул. — Хорошо, что Рашуля летит с нами, а не остается. Это был бы удар. Я бы в миг расслабился… Не будем поэтому отвлекаться на местных валькирий. Будем отвлекаться исключительно на членов нашего доблестного экипажа.
— В тебе говорит трюмный патриотизм.
— Еще бы! А в тебе ничего такого не говорит?
— Только чувство голода. И еще, пожалуй, острое желание утопить тебя в душевой. Ты хотя бы знаешь, кто такие валькирии?
— Разумеется, нет. И это неважно. Главное, что я слышал о них.
— Что, что ты о них слышал?!
— М-мм… «Полет валькирий» Вагнера. Куда-то они там летели. Слово красивое. Весомое. Я не специалист по словам. Я даже до этого дня не знал глагола «выпендриваться». А теперь знаю и буду им злоупотреблять. Ты пока еще что-нибудь подготовь из своего богатого лексического запаса.
— Куда идем-то? — повторил Костя недовольно. — В пилотский буфет или в бар при шлюзах?
— Держи, — Ертаулов покопался в карманах и кинул ему дольку «манны небесной», субмолекулярного пищевого концентрата в серебристой обертке. Очень похоже на вяленую дыню, о которой ты только что распространялся. Только глотай не жуя. Иначе не тот эффект.
Костя развернул обертку и сунул янтарно-желтую пластинку в рот.
— Скорее на переспелый банан, — заметил он глубокомысленно.
— Теперь до ужина мы сыты, — произнес Ертаулов. — А вечером, старшой, пойдем не в буфет, не в бар с их дурацкими автоматами, а в ресторан. Музыку послушаем, попляшем со здешними сильфидами. Рашуля наверняка там будет. Боже, какая девушка!.. Давай, что ли, программу к приходу мастера набросаем.
— Угу, — сказал Кратов и с сожалением проглотил дольку. — Мастер обещал нам трое суток полета. А на Земле, помнится, говорили о полутора.
— На Земле нам сулили не мини-трамп, а большой блимп. И не базу «Антарес», а всего-навсего Сириус. Как ты понимаешь, это совсем другое дело. Видно, что-то у них там изменилось.
— Надо было спросить у мастера…
— А какая разница?
Костя подумал.
— В сущности, никакой, — сказал он неуверенно, потому что вдруг где-то в самой глубине души, подсознательно, ощутил, что разница все же есть. Не для Стаса, не для красавицы Рашули, а именно для него одного. Но в чем она состоит, понять так и не смог. — Антарес так Антарес. Что мы, Сириуса не видели?
— К тому же, пять тысяч энектов — не три тысячи. А три вахты с Рашулей — это не одна вахта с Рашулей. С такой девушкой!.. Как ты считаешь, звездоход?
— Угу, — пробормотал Костя, хмурясь. Ему не очень-то нравилось его состояние. Он не придумал ничего лучшего, чем укрыться за маской уставных отношений и рявкнуть металлическим голосом: — Разговоры, Третий! Приступить к вводу!
— Понял, Второй, приступаем, — с готовностью ответил Стас. Исходная: Старая База, конечная: база «Антарес». Дистанция пятьдесят два парсека. Режим хода нормальный. Продолжительность хода по бортовому времени семьдесят часов. Из них хода в экзометрии пятьдесят часов. Поправки, Второй?
— Три точки гравитационных возмущений, — сказал Костя. — Две черных дыры и область активности астрархов.
— Понял, Второй, — казенным голосом объявил Ертаулов. И тут же съехал на обычный тон. — А что там за астрархи такие?
— Вот здесь, — Кратов высветил на экране карту звездного неба. Строят шаровое скопление. Подробностей они мне, понятно, не докладывали.
— Поправку принял, — сказал Стас. — Насчет подробностей.
— Р-разговоры! — снова лязгнул Кратов.
— Выпендриваетесь, Второй, — не утерпел Ертаулов.
До прихода мастера они почти закончили работу. Явившийся к четырнадцати часам по бортовому времени Пазур, храня на коричневом лице гримасу недовольства, молча сел в свое кресло, прослушал доклад Кратова и слегка кивнул. Пальцы его, тонкие и длинные, как у музыканта, легли на пульт. Кратов бросил короткий взгляд за спину. Инженер-навигатор Зоравица была на месте и внимала тому, как Стас комментировал бегущую по экранам программу полета. Но улыбнуться Косте она все же успела.
— Это что? — нарушил молчание Пазур и остановил кадр.
— Астрархи, Первый, — сказал Ертаулов. — Согласно информации второго навигатора.
— Гм, — Пазур помрачнел. — Второй, с чего вы взяли, что здесь астрархи?
— Позавчера… — краснея, сказал Костя. — В сводке новостей…
— Тоже мне источник, — буркнул мастер. Он убрал программу с экрана. Вызовите лоцию, да поживее.
Костя, закусив губу, набрал вызов. Перед ним вспыхнула расчерченная светящимися линиями изограв и прошитая стежками трасс карта участка пространства между Солнцем и Антаресом. Судя по лоции, там все было тихо. Никаких астрархов. Две черные дыры, разумеется, присутствовали на своих местах.
— Жду объяснений, Второй, — сказал Пазур.
Кратов молчал. Рядом виновато сопел Стас.
— Третий, ваш комментарий?
— Вины с себя не снимаю, — промямлил Ертаулов. — Готов искупить кровью…
— Сдалась мне ваша кровь, — хмыкнул Пазур. — Обоим замечание. Кратов приподнял повинную голову, над которой вдруг истаял секущий меч. За отсутствие должной уверенности в плодах своего труда. И за неумение пользоваться лоцией. — Мастер не глядя ткнул пальцем в сенсор, и на злосчастную карту наложилась объемная проекция гравитационного пузыря. Второй прав. Лоция составляется на века и весьма консервативна. Чтобы внести в нее изменения, нужно специальное решение Навигационной комиссии. А до такового решения существует особый раздел лоции, именуемый «Оперативные поправки». Будем полагать, что вы от испуга забыли о том, как вызывать его на экран. А сводка новостей никогда не была для навигатора основанием к коррекции курса. Вы поняли меня, Второй?
— Угу, — сказал Костя.
— Это не ответ звездохода! — зарычал Пазур.
— Понял, Первый! — рявкнул Кратов. — Впредь обязуюсь перед вылетом не просматривать новостей!
Рашида тихонько хихикнула — так, чтобы ее услышал только Костя.
— Продолжайте, Третий, — благосклонно молвил Пазур.
Ертаулов шумно, с большим облегчением вздохнул.
3
Диспетчерский пункт, металлический шар в облицовке из сверхпрочной керамики, был далеко вынесен за пределы базы, словно рачий глаз на стебельке. Отсюда весь «гиппогриф» был виден как на ладони.
