Когда мы уже покинули амфитеатр и стояли в тени какого-то старинного здания, дожидаясь тетю Олю, я наконец отважился спросить:
— А ты и вправду не справился со сфериксом?
— Конечно, нет, — усмехнулся Консул. — Пустотелый шарик… что такого? И любой сильный мужчина справится. Да вот хотя бы и ты!
— Но кто-то же ляпнул про керамит высокой прочности!
— Это был Торрент, — кротко пояснил дядя Костя. — Он мне подыграл. Иногда он бывает весьма полезен… Видишь ли, мнение людей для меня всегда важнее, чем раздавленная скорлупка.
Наконец в окружении малорослых, но все еще полных энтузиазма ухажеров, появилась тетя Оля. Пара слов, произнесенных с насмешливой улыбкой — и machos, как по волшебству, отстали, крайне разочарованные.
— А сейчас будет интересно, — вдруг шепнул дядя Костя.
В направлении ближайшей стоянки гравитров, наперерез моей великанше, энергично шагал другой великан в развевающемся белом балахоне. Поравнявшись с нею, он внезапно опустился перед нею на одно колено и прижался лицом к ее руке.
— Уой… — пролепетала тетя Оля.
Посол Гатаанн Калимехтар тантэ Гайрон.
А я все пытался вспомнить, откуда мне знакомо это имя.
— Пойдем, дружок, — сказал Консул. — На сегодня твоя тетушка всецело ангажирована.
Он снова не выглядел сколько-нибудь удивленным. Как будто обо всем знал заранее. Быть может, так оно и было?
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГОЛОС КРОВИ
1. Инцидент, или Все девчонки спятили
Первым, кого я увидел утром по возвращении из Картахены, был верный мой Чучо. Он влез в мое раскрытое окно и теперь сидел на подоконнике, словно мартовский кот. Против обыкновения, он выглядел чрезвычайно взволнованным.
— Ты уже знаешь? — спросил он быстро. — Тебе уже рассказали?
— Например, что? — полюбопытствовал я благодушно.
— У нас случился инцидент. — Он произнес последнее слово по слогам и с плохо скрываемым наслаждением.
— Неужели кто-то подрался? — хмыкнул я.
— Рассказали… — протянул он разочарованно.
Я насторожился.
— И кто же? Снова Мурена с Барракудой?
— Ты все уже знаешь… Но это было потом. А сначала Мурена отлупила твою Антонию.
Меня снесло с кровати, как ошпаренного.
— Как это… Подожди! Что значит — отлупила?!
— Да вот так. Встретила после занятий и попыталась поговорить. Но что-то разговор у них не заладился, и Мурена несколько раз стукнула Титу. Видно, думала, что та станет защищаться, и все получится, как с Барракудой. А та… не стала. Она же другая, не такая, как все. — Чучо пожал плечами. — Я сам не видел, а кто видел, говорят, что это походило скорее на цирк, чем на обычное выяснение отношений.
— Цирк! — простонал я.
— Мурена ее стукнет и орет: «Ну, что ты стоишь?!» А та молчит и смотрит на нее, как на пустое место. Потом раз — и упала.
— И что дальше? Все стояли и ждали, пока Мурена успокоится?
— Тут уже Барракуда разозлилась. «Нет, — говорит, — так неправильно. Что же ты ее бьешь, раз она не отвечает? Ты уж лучше меня попробуй!» Мурена и ей подвесила. Обычно Барракуда ей поддается, а тут на нее что-то нашло, и она вздула Мурену так, что любо-дорого…
— А что Антония?
— Пока они дрались, встала и тихонько ушла к себе в комнату.
— И что? — снова спросил я, как заведенный.
— И теперь учителя стоят на ушах. Воспитывают всех подряд. Еще бы — давно такой потасовки не было! Мурену — под домашний арест, Барракуду — тоже… Эй, эй, куда ты?!
Я отпихнул Чучо и выскочил в окно — добираться до дверей не было времени. Бегом пересек аллею и взмыленный, со сбившимся дыханием, содрогаясь от предчувствий, взлетел на крыльцо домика, где пряталась от злого, жестокого мира моя милая девочка.
Она не впустила меня.
Конечно, она никого не хотела видеть. Даже меня. Ни с кем не хотела разделить свое невольное унижение, маленькая гордячка. Уж не знаю, что там творилось в ее голове, какие обидные мысли рождались, но ведь не было никакого унижения! Ну, не захотела драться с дурой, у которой собственная температура чуть выше точки кипения воды, а мозги в таких природных условиях, как известно, отказывают напрочь… Я мог бы ей все объяснить, мог бы успокоить и утешить. Но она не захотела меня выслушать. И не меня одного: чуть поодаль, на скамеечке, с самым несчастным видом, ссутулившись и зажав ладони между колен, сидела profesora Мария Санчес де Пельяранда, и выглядела она не прежней блистательной небожительницей, а усталой и даже не слишком молодой сеньорой.
Тогда я пошел к Мурене. У нее как раз двери были настежь, заходите все кому не лень. Судите, браните, насмехайтесь. Но, похоже, я был в числе первых… Сама Мурена сидела в кресле спиной ко входу и неотрывно смотрела куда-то за окно. Что она там видела в трепыхании зеленых крон, одной только ей было известно.
— Зачем? — заорал я с порога. — Из-за чего?
— Из-за тебя, дурак, — огрызнулась она, не оборачиваясь.
— Из-за меня?!
— Конечно! Ты доволен?
— Всю жизнь об этом мечтал! — рявкнул я.
Мурена крутанулась в своем кресле и вперила в меня громадные черные глазищи. Один, впрочем, почти заплыл, а другой подозрительно и непривычно блестел. Поперек левой скулы и на подбородке темнели широкие ссадины. На голом плече впечаталась синим чужая пятерня, костяшки кулаков инкрустированы свежими коростами. Сама Мурена куталась в пурпурный махровый халат размера на три больше, чем нужно, полы которого постоянно расползались, открывая ободранные колени. Совершенно изгвазданный белый сарафанчик валялся посреди комнаты, как тряпка.
— Ты спятила, — пробормотал я.
— О да, — усмехнулась распухшими губами Мурена. — Это было почище корриды. А ты знаешь — я нисколько не раскаиваюсь. Вот нисколечко! Я бы ей врезала и посильнее, не упади она сразу. Она давно напрашивалась…
— Подумай, что ты несешь!
— Да я весь день только и делаю, что думаю! Никогда столько не думала, даже голова гудит!
— Это она у тебя от другого гудит.
— Фигня, доктор Эрнандес сказал — мозги не обнаружены, сотрясения нет… — Она вдруг надолго замолчала. Потом плеснула рукой, отгоняя неприятные воспоминания. — А! Хорошо, наверное, быть такой вот серой, тщедушной крыской. Чтобы все тебя жалели, все любили, чтобы никто в твою сторону косо не мог поглядеть. А ты бы только скалилась и всех кусала исподтишка. Думаешь, мне сейчас классно оттого, что я начихала на все ваши табу и врезала ей? Да я как в дерьме выкупалась! Веришь ли, под душ вставала три раза… не помогает. — Тут ее выдержка иссякла, и Мурена обернулась белугой. То есть натурально зарыдала в три ручья. Просто сидела в кресле, упаковавшись в свой чудовищный халат, а из глаз вовсю хлестали слезы. — Я не такая! — говорила она, захлебываясь и оглушительно хлюпая носом. — Я не могу притворяться, что меня это не касается, что мне нравится, когда ты не отходишь от нее ни на шаг, будто она лучше всех, красивее или умнее… не могу лгать, что ты мне безразличен! Почему она? Почему она, а не я? В чем я уступила ей, этой ледяной сосульке?! Разве я уродина, разве я зануда и притвора? Почему, ты можешь мне ответить наконец?!
