Я понимал, и еще как! И мне стоило больших усилий не подавать о том виду, а прилежно разыгрывать из себя здоровенного туповатого простофилю с Земли.
— Тайкун — не самый благополучный мир, — продолжал Флеминг. — Континенты Эофера и Октилея обитаемы и густо заселены лишь в прибрежных зонах с субтропическим климатом, а что творится в центральных областях, знают только старатели и авантюристы, к которым вскорости наверняка примкнут наши отставные плоддеры. Есть еще экваториальный архипелаг Лассеканта, где плотность населения равна одному человеку на восемьдесят квадратных миль, но по причине нулевой инфраструктуры и сезонной недосягаемости там селятся лишь законченные анахореты и мизантропы. Раз в год, чаще просто не получается, там высаживается толпа волонтеров и тифанитов, снабжает поселенцев плодами цивилизации, восстанавливает коммуникации, лечит болячки и хоронит покойников. Конечно, в экстренных случаях туда можно забросить десант с орбиты Тайкуна, но не было случая, чтобы кто-то обратился за помощью даже со смертного одра…
— Похоже, вам нравятся собственные неприятности, — ввернул я.
— Это главная особенность всякого тайкунера, — с шутовской гордостью объявил франт. — С материнским молоком мы впитываем обиду на Землю и стойкое нежелание попросить помощи. Наш девиз — «Нам ничего не нужно от Большой Тетушки».
— Кто такая «Большая Тетушка»?
— Так мы называем Землю. Видите ли… друг мой… никто не желает вспоминать историю первопоселенцев, которые прибыли на пяти тяжелых кораблях с Земли со своим скарбом и домочадцами и колонизировали этот мир. Да, был трагический эпизод, гимн истинно человеческому героизму пополам с истинно человеческим же раздолбайством. Вы, наверное, помните? — спросил он с надеждой.
— Ну, как же, — сказал я с фальшивым энтузиазмом. — Это проходят по истории человечества…
Разумеется, Флеминг раскусил мою ложь.
— …но так случилось, что эту лекцию вы прогуляли с девушкой, — сказал он сочувственно. — Обычный тайкунер был бы обижен до печенок, но я доктор психологии и склонен к самоанализу в той же мере, как и к самоиронии. Речь идет о семилетнем обрыве связи между Тайкуном и Землей, Темная история, обе стороны долго винили друг дружку, потом сошлись на том, что лучше сделать вид, будто так и задумывалось изначально. Кто-то из поселенцев в пионерском угаре бухнул на Землю… не сообщение, не ультиматум… так, черт знает что, но каким-то образом заверенное личным кодом президента колонии. Мол, так и так, тарелка о тарелку, ввиду особых обстоятельств дальнейшие контакты с материнской планетой представляются невозможными до особого уведомления, иначе всем будет плохо. На связь не выходить, на поверхность не ступать, соглядатаев не подсылать.
— Как в приключенческом романе, — сказал я.
— Вот именно, — поддакнул Флеминг. — Только в очень плохом. Потому что Земля, что ни говори, проявила себя не с лучшей стороны. Вместо того, чтобы высадить спасателей и эвакуировать шизофреника… кстати, виновником инцидента был психически нездоровый человек, которому вовремя не оказали медицинской помощи. Что там ему пригрезилось, я не знаю, но, как всякая шизоидная личность, он был исключительно упорным в своих заблуждениях и крайне изобретательным. В результате Земля оставила поселенцев наедине с самими собой, а те, в свою очередь, были искусно введены в заблуждение относительно намерений метрополии… идиотизм ситуации крепчал день ото дня и достиг своего апогея к седьмому году, когда упомянутый господин был уже в одном шаге от руководства колонией, но, на счастье, сделался практически невменяем, одержим призраками средь бела дня, и его нездоровье стало очевидным для всех. Тут как раз пришло время и для Земли, которая наконец-то встрепенулась и обозначила свое присутствие в колонии спасательной миссией ордена святой Марии-Тифании. Тифанитам у нас понравилось, и теперь их с Тайкуна поленом не вышибешь.
— Подождите, — сказал я недоверчиво. — Неужели целых семь лет никто не удосужился выяснить, что происходит в колонии?
— Ну, не совсем, — промолвил Флеминг. — Какой-то общий мониторинг всегда оставался. На орбите находилась система спутников-наблюдателей, следившая за развитием колонии. На планету высаживались какие-то секретные инспекции, не вступавшие в контакт с поселенцами, после чего в соответствующие инстанции поступал доклад: мол, все не так уж плохо, эпидемий нет, экономика развивается, люди живы, в большинстве своем здоровы, выглядят неплохо… Но тайкунеры этого не знали и на свою бывшую родину обиделись.
— Но ведь в конце концов им объяснили?
— Объяснили. Но к тому моменту была уже пройдена некая точка невозвращения. Тайкунеры сочли, что в состоянии обойтись без материнской опеки, Поэтому в нашем обществе принято считать Землю не матерью, а теткой. Конечно, мы не готовы стать автономной культурой, но это наша стратегическая цель.
— А причем здесь этот ваш… синдром?
— Если угодно, это наша плата за самостоятельность. Мы изо всех сил стараемся не походить на Большую Тетушку. Иногда это стремление доходит до абсурда. Словно все тайкунеры ведут родословную от того шизофреника… С одной стороны, небывалая свобода нравов, в сравнении с которой даже Эльдорадо покажется монастырем траппистов. С другой — сложная система внутриобщественных отношений, базирующаяся на максимально возможном невмешательстве в личную жизнь индивидуума. Большинство людей видит и воспринимает только внешнюю сторону таикунского общества. Вроде этих «диких плоддеров», которые надеются обрести на Тайкуне что-то вроде запорожской вольницы. Что ж, мы не отторгаем никого. Можно прожить всю жизнь на Тайкуне, наслаждаясь местным привольем, но так и не стать тайкунером. Никто не выскажет и слова укоризны. Лишь бы Большая Тетушка не совалась в наши дела.
— А если что-нибудь случится?
— Справимся сами. У нас есть силы, средства и собственная гордость.
— А если случится такое, что вы не справитесь? Какой-нибудь катаклизм?
— Мы все равно откажемся от помощи этих белоручек.
Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Так можно было бы оскорбить чувства этого заносчивого патриота. Но я вдруг представил, как он бросает эти гордые слова в лицо Консулу, адресуясь, впрочем, куда-то в область солнечного сплетения, а тот, глядя примерно на метр поверх его головы тяжелым стальным взглядом, отвечает в том смысле, что: да кто же тебя, клоуна, слушать станет? Кто же станет ждать, пока вы раскачаетесь и начнете спасать свои задницы? Вы еще репу чешете, а помощь уже здесь, так что — отставить разговорчики! А ну, архаровцы, всем строиться… смирррна!!! К приему помощи — приступить!.. (На доброго, ироничного дядю Костю, какого я знал, это походило очень мало, но тетя Оля рассказывала, что когда речь заходила о безопасности любого количества разумных индивидуумов, за исключением его самого, он порой делался невыносимо груб, прямолинеен и склонен к простым решениям сложных вопросов.) Или тот же пан Забродский: да, да, конечно, мы не имеем в виду посягать на ваш суверенитет, только давайте мы отойдем в сторонку, где вы продолжите излагать свою любопытную доктрину… а за его спиной бесшумно рушатся на грунт дисковидные грузовые блимпы, и из разверстых люков веерным строем вылетают бесчисленные гравитры с добровольцами в тяжелых скафандрах…
