Мне вдруг начинает чудиться, что вот прямо сейчас, где-то на скрытом ото всех, каком-нибудь сотом подземном этаже Гигаполиса происходит точно такое же благородное собрание. И высшие иерархи Пекла точно так же разворачивают перед своими забугорными гостями компьютерные картинки, в цвете, объеме и звуке. Возможно, и даже вероятнее всего, более близкие к истине, нежели те, что демонстрирует подобравшимся интерсыскарям директор Китаев. И строят свои собственные планы, заключают свои договоры о международной кооперации. И впоследствии непременно воплотят их в жизнь, чему ни я, ни даже сам Китаев не помеха. А после сядут в кабинки элкаров, по тайным шахтам взлетят к небесам и обмоют эти свои планы в лучших кабаках Болота или даже Старого Города. Может быть, в одном кабаке с нашими иностранными сотоварищами по несчастью. Обменяются тяжелыми бутылями коллекционного шампанского «от нашего стола- вашему столу». И выйдут на улицу, и сольются с пестрой толпой простых усталых трудяг, которых нещадно и неощутимо потрошат столько лет.
И ни черта тут не поделать.
Всякий раз, когда я осознаю это, мне хочется от бессилия выть и кусать собственные кулаки. Или палить направо-налево… да не из либерального шок-гана, а из боевого лазера модели «соренсен»… разя без разбора и чистых, и нечистых. При этом есть хорошая вероятность, что нечистым перепадет больше…
Ну зачем я здесь торчу как пугало?!
…Избавление приходит внезапно и как бы само собой.
На плоской карте Гигаполиса разгорается еще один, совершенно новый костерок вишневого цвета. По рядам комиссаров-криминалистов прокатывается шум. Шеф обрывает себя на полуслове и удивленно вскидывает брови. В наступившей за этим глухой тишине он исследует карту, между тем как шея его наливается кровью, и галстук консервативного бурого цвета полностью с ней сливается.
(А ведь было у меня подозрение, что карта эта — лишь бутафория, обманка для вящего впечатления гостей. Но нет, оказывается: все огоньки на ней — чистая, неприглядная правда!)
— Some problems? — предупредительно спрашивает доктор Брустер.
— No, nothing,
[5]
— немедленно откликается Китаев, обнажая тем самым еще одну, прежде для меня неведомую, грань своей эрудиции.
Это шанс, и я должен его использовать. (Позже выяснится: лучше бы я не рыпался!)
Приподнимаюсь из своего кресла и делаю недвусмысленный жест — мол, сейчас выйду и разберусь. Шеф бровями выдает мне добро.
В коридоре извлекаю из внутреннего кармана гнучую пластинку фонор-карты.
— Дежурный, здесь комиссар Сполох. Что там у вас приключилось?
Физиономия дежурного, размером с ноготь моего большого пальца, выглядит апатично, голос профессионально обесцвечен:
— Убийство в Болоте. Частный ресторан «Инникса». Какой-то постоялец грохнул трассера.
— Кто убит?
— Старший инспектор Гафиев.
Гафиев… Помню такого. Крупный и, кажется, не особенно глупый для трассера татарин, моих примерно лет. Как же он так неловко подставился?
— Дальше.
— Его напарник применил шок-ган, но неудачно. Преступник мертв.
— Фамилия преступника?
— Неизвестно. Вообще там много интересного… если верить второму трассеру.
Вот я и начинаю сожалеть, что покинул уютное кресло в конференц-зале, где при небольшом ухищрении можно было бы даже и подремать. Убийство трассера — чересчур крупная неприятность, чтобы можно было так просто от нее отвертеться. Особенно тому, кто влез в эту лужу первым. А я, словно камикадзе, уже спалил за собой все мосты.
— Ладно, отбой.
Не сходя с места вызываю Ерголина. Старик, как обычно, в своей конуре, подле компьютера. Выглядит усталым, но все же не таким усталым, как я, который моложе его на добрых полтора десятка лет. Неужели байки про так называемую «старую закалку» — чистая правда?!
— Степаныч, нужна твоя помощь…
Ерголин выслушивает меня молча, с выражением покорности судьбе. Я знаю, что он по уши в деле Дикого Хирурга и переключаться на бедолагу трассера для него что ножом по сердцу. Бросить на полпути почти выстроенную версию, недоформулированные алгоритмы, не до конца просканированные базы данных… Но знаю также, что он не откажет. Это не в его правилах. Опять-таки старая закалка: молодость, проведенная в строгом чинопочитании. А ядовитая змеюка Индира, в свою очередь, не откажет ему в дружеской поддержке.
— Возьми экспертов каких захочешь. Подними Индиру. Я тоже буду там.
Ерголин все еще молчит. Я понимаю, что ему невыносимо хочется спросить: что же, пускай Хирург спокойно чинит свои «операции» и дальше?!
Но утешить ничем не могу.
— Степаныч, — бормочу я, пряча глаза. — Наверное, мы с тобой быстро раскрутим это дело. Броде бы, все кристально ясно. Преступник обезврежен… Только бы не было там ниточек в Пекло.
И сердцем, селезенкой чувствую: ничего пока не ясно. И ниточки непременно потянутся не куда-нибудь, а именно в Пекло, мать его чертову так и эдак.
— Ну хочешь, я сам растолкаю Индиру?
Молчит…
Опускаю фонор в карман.
В пяти шагах от меня стоит этот балтийский щеголек, Маргерс. На румяной физиономии — смешанное выражение безразличия и облегчения от того, что ему, как и мне, удалось-таки вырваться в кулуары.
— Господин Маргерс желал бы принять участие в расследовании, — говорит мне переводчик, трафаретной внешности моложавый тип в безупречном, понятное дело, костюме. — Хотя бы на этапе осмотра места инцидента. Директор Китаев санкционировал эту акцию.
В отличие от комментатора Мэгги Кубышевой переводчик налегает на букву «ц», и она тоже получается у него пронзительно звонкой.
Только прибалта мне сейчас не хватает для полного комфорта!
Однако же ничем не обнаруживаю собственного недовольства. Быть может, к пятидесяти годам и я, как Серафим Ерголин, научусь беспрекословно исполнять приказы начальства?
— Хорошо. Вы тоже едете?
— Господин Маргерс нуждается в моих услугах…
— Там два покойника.
Переводчик меняется в лице и потерянно оборачивается к Маргерсу. Но я уже в лифте.
7. ИНДИРА ФЛАВИЦКАЯ
В первый раз я засыпаю на просторном заднем сиденье ерголинского элкара, режущего серый смог между призрачных башен небоскребов. Без сновидений, и это счастье.
Во второй раз сон одолевает меня в бесшумно ползущей сквозь этажи кабинке лифта. Кажется, я начала съезжать по стенке, и какой-то доброхот, случившийся рядом, с готовностью подхватывает меня под мышки. Вообразил, должно быть, что баба возвращается после веселенькой ночки, подшофе, и уже выстроил насчет меня свои планы. Ну-ну, козлик… На тринадцатом этаже лифт останавливается. Размякшая было в мужских руках бабенка внезапно открывает глаза, железным локтем сбивает захват и стремительно удаляется, не оглядываясь на оторопевшего кобелька.
