Мы клялись друг другу в этом кровавом братстве самыми страшными клятвами. Мы плакали друг у друга на плече: в ту пору нам уже было кого оплакивать в этой нелепой и безжалостной войне. И хозяин, пожилой небритый кавказец, национальность которого я так и не запомнил, с протокольной рожей базарного мафиозо, тоже плакал и клялся на своем и русском языках, что выдаст за каждого из нас по дочери, краше которых нет среди этих гор. Лишь бы мы не ушли до утра.
И мы не ушли. Нас было всего двое, но той ночью ни один вонючий боевик не вступил под нашу дырявую крышу.
…Улька продал меня позже. Месяца два спустя. А когда я, замотанный в бинты, что египетская мумия, возвращался знакомой дорогой в санитарном обозе, там не было ни халупы, ни всего селения, вообще ничего. Корка черного вспученного асфальта. И я остался холостяком. А про Ульку Маргерса не знаю…
Подхожу к лестнице. На верхних ступеньках лежит ничком зарф в обугленном комбинезоне. От него идет едкий дымок с запахом горелого волоса. Осторожно переступаю через покойника, едва успев нашарить пуговицу левой рукой — дурная примета перешагивать через трупы! — и начинаю спуск.
На чердаке темно и пахнет мышами. Прислушиваюсь. Потом, обнаглев, тихонько подаю голос:
— Эй, кто-нибудь!.
Молчание в ответ. Что ж, нашим легче.
В нескольких шагах вижу светящийся квадрат люка. Дыхание слегка сбивается. «Спокойно, Малыш…»
И вот я на самом верхнем этаже «Националя». Интересно, какой же это по счету?. Никогда не задумывался, хотя частенько летал мимо по служебным надобностям. Я вообще здесь впервые в жизни.
Этаж погружен в потемки, лишь слабо мигает аварийное освещение. Кажется, что мои ботинки бухают на весь отель.
Впереди с шорохом открывается дверь. И я вижу зарфа.
— Что делать тут? — спрашивает он.
Я делаю идиотскую гримасу:
— Мне… э-э… сказали, что…
— Не ходить надо тут! — поразмыслив, говорит террорист. — Есть давать?
— Сейчас принесу, — обещаю я и поспешно прохожу мимо.
Интересно, насторожится ли он, если я обернусь? Оборачиваюсь. И вижу, что зарф направляется к чердачному люку.
Выдергиваю фонор-карту и шепчу:
— Таран, в вашу сторону скачет зарф!
— Понял, Малыш. Работай спокойно, мы его упакуем.
Как и положено, открываю все двери, которые открываются. Номера пусты, в некоторых все перевернуто вверх дном. Кое-где замечаю брошенные впопыхах вещи. Ну и переполох же здесь был, наверное, часов шесть-семь тому назад!
Этаж кажется бесконечным. Чертова прорва закоулков и тупичков. В холле работает видеосет, транслируя волейбольный матч. На столике перед обширным диваном лежит дымящаяся сигара.
— У меня чисто, — говорю я.
Из люка беззвучно возникают «кайманы». И снова разбегаются по этажу, снова суют носы во все дыры… Таран хлопает по плечу.
— Молоток, Малыш. Будь в тебе поменьше росту, взял бы к себе.
— Очень уж складно у нас все получается, — говорю я с сомнением. — Неужели они настолько тупы, что ставят по одному охраннику на этаж?
— Их не так много. По нашим оценкам — человек двадцать. И потом, кто тебе сказал, что они должны быть умными?
— Выходит, пока счет «четыре—ноль» в нашу пользу?
— Выходит, так. — Таран совершает какой-то замысловатый магический жест и тихонько хвалится: — Я привык делать зарфов всухую.
— Ну-ну…
И «кайманы», расслабившиеся было после легкой удачи, снова превращаются в смертельно опасных хищников.
Спускаюсь по лестнице.
И первый, кого я вижу в коридоре, — Улька Маргерс.
11. ИВАН ЗОННЕНБРАНД, ПО ПРОЗВИЩУ ЗОМБИ
— Итак? — спрашиваю я, поигрывая бипером.
Голая дурочка молчит. Только на шее, на грудях, даже на животе у нее вдруг проступают большие багровые пятна.
— Что это? — любопытствую я, держа бипер двумя пальчиками. И, зная, что сейчас она мучительно ищет лживый, но правдоподобный ответ, сам же и отвечаю: — Это бипер. Он пищит. Потому что тебя вызывают. Кто вызывает? Поясняю: такие же ктыри, как и ты сама.
Она медленно подтягивает колени к животу и неловко садится, чтобы хоть как-то спрятать от меня свои неброские прелести. Но упрямо продолжает молчать, а в огромных ее глазищах, густо-синих и своеобразно красивых, я читаю не столько стыд, сколько растерянность. Ктырица не ожидала, что ее так легко и элегантно расшифруют.
— Кого мадемуазель ищет в этом богоспасаемом уголке?
— Я бы хотела одеться, — наконец роняет она.
— Разумеется. Позже… Когда мы выясним суть вашего задания. Видите ли, я близкий друг кое-кого из попечителей Салона и принужден исполнить свой дружеский долг, разобравшись в ваших, верится, благородных намерениях. Для чего готов применить всю свою профессиональную подготовку бывшего кадрового разведчика. Без промедления и в полной мере.
Кажется, я достаточно с ней откровенен. И в то же время оставляю крохотную лазейку. В конце концов, кто утверждает, что она явилась пасти именно меня?
Вообще-то, ктырица не так безобразна, как виделось мне издали. В ней чувствуется внутренняя сила. И эти пышные волосы, нарочито изуродованные нелепой прической. И эти яркие глаза. И фигура.
Кстати, о фигуре…
— Мадемуазель, конечно, может отречься от бипера. Но она не сможет отречься от других улик. Улика первая: ваше тело находится в разительном противоречии с легендой. Когда вы носите это рванье, — небрежно подбрасываю носком туфли ее платье, — то можете еще с некоторой натяжкой сойти за подслеповатую дурнушку. Но, обнаженная, вы преображаетесь. Фигура носит следы длительного и умелого шейпинга. Мускулы регулярно подвергаются серьезным тренировкам. Нет, вы отнюдь не «синий чулок» и не нуждаетесь в услугах салонов, подобных этому… Улика вторая: татуировка.
Теперь и щеки ее пылают.
— Верно, вы забыли о ней? Напрасно. «М» готическое и венок из омелы — это, кажется, «Маргариты»? Тем более, «синий чулок» органически не может иметь такое бурное прошлое. К тому же, статистика неумолимо свидетельствует: девушки из моторизованных банд вроде вашей, повзрослев, в большинстве становятся нашей клиентурой. Сиречь криминальным контингентом. А в меньшинстве принимают сторону закона и порядка. Судя по биперу, вы — из меньшинства. Убедительно? — И снова отвечаю на собственный вопрос: — Более чем убедительно.
Серые от волнения губы ктырицы беззвучно шевелятся. Молится она, что ли?
— Послушайте, девочка, мне надоело ваше молчание. Давайте от монолога перейдем в диалоговый режим. Назовите хотя бы ваше имя.
— Индира… — шепчет она. — Индира Флавицкая. Старший инспектор.
