— Чем, чем… Тайга, наверное, была. Или степь.
— Реки текли, — неуверенно говорит Лариска.
— Все вы правы, — соглашается Борис Ильич. — Здесь был древний таежный край. И множество рек — больших и малых. И без счета озер и прудов. Это сейчас на весь город одна река, и ту не называют иначе, как транспортной артерией. И гадят в нее сообразно названию… Здесь плескалась рыба, гнездились птицы, лоси не боялись охотника, а медведи ели малину с куста. Вот что было здесь.
— Но пришел человек, — хмыкает Фимка. — И воцарился.
— Человек проходит как хозяин необъятной родины своей, — говорит Борис Ильич. — Была такая песня в затонувшей Атлантиде… Теперь вообразите, какое невыносимое, какое чудовищное давление должна испытывать эта земля, когда на нее навалился Гигаполис, со всеми его шахтами, заводами, фекальными стоками, газовой оболочкой, которую только кретин назовет воздухом.
— Вообразили, — произношу я.
— Что, по-вашему, должно случиться с этой землей?
— Наверное, она должна умереть, — неуверенно предполагает Лариска.
— Конечно, — говорит писатель. — Кто бы не умер, не задохнулся от такого надругательства? А теперь вопрос: хочет ли она умереть?
— Что значит — хочет, не хочет! — возмущаюсь я. — Вы что, Конан, мать его, Дойля вспомнили, «Когда Земля вскрикнула»?
— Вспомнил. И от себя додумал. Я же не материалист, а фантаст старой формации…
— Природа не снабжена органами чувств, — заявляет Фимка. — Единственная форма ее реакции — мутагенный процесс в эволюции.
— Вот и ответ на мой же вопрос. Эта земля, в частности, а в широком смысле — природа, умирать не захочет. Она станет сопротивляться. Всеми доступными ей средствами. В том числе и через мутагенный процесс. Но не обязательно эволюционный. В конце концов, мы, люди, могли научить ее и революциям.
— Доказательства! — требую я.
— Что, прямо сейчас? — смеется Борис Ильич. — А загляните в кладовку.
— Вы хотите сказать, что все эти крысиные полчища с их королями и королевами, кобольды, урохи… прочая нечисть — это защитная реакция природы?
— Я не думаю. Я смиренно надеюсь, что всего лишь защитная реакция. Причем довольно сдержанная и необидная. Мол, отстаньте вы, меня и так от вас тошнит!
— Тоже мне, страсть — урох! — пренебрежительно фыркает Фимка. — Обыкновенный домовой.
— Да, но могли быть черти во главе с Сатаной. Вы не задумывались о том, что образы древних поверий неграмотного, темного человечества и есть персонификация защитной реакции природы?. Но более вероятно, что это ультиматум.
— Который мы не прочли, — шепчет Лариска.
— А дальше? — настаиваю я.
— Что бывает за ультиматумами? Военные действия.
— Как она может воевать с нами, эта ваша природа? — волнуюсь я. — Чем? Устроить нам извержение вулкана рядом с мэрией? Затопить Южный порт?
— Да не знаю я! — пожимает плечами Борис Ильич. — Чего вы от меня хотите? Я уже двадцать лет ничего не читаю, кроме газет, и ни о чем не думаю, кроме того, где бы раздобыть пакетик кофе… Мы столько времени учили ее своим гнусностям, столько веков дрессировали. Не удивлюсь, что однажды она станет сражаться с нами нашим же оружием. И создаст себе воинство из людей и машин, только не имеющих ничего общего с нами. Вот тогда грянет Армагеддон, да только на нашей стороне не выступит ни один Спаситель.
— Верно!. — Бергель хрипло исторгает из груди не то стон, не то взрыд. — Верно, писатель! Еще Господь не любил больших городов, они его на… настораживали. Он все чудил над ними: то языки смешает, то праведников науськает. Дай я тебя поцелую…
Какое-то время они с писателем обстоятельно, по русскому обычаю крест-накрест, лобызаются. Воспользовавшись этим, я целуюсь с теплой и на все согласной Лариской. А моя нетвердая рука никак не может заползти к ней под халат.
— Мы все делаем вид, что ни хрена не происходит, — витийствует Фимка. — Что так можно жить. А вот нельзя! Так можно только гнить. И мы гнием. И никто уже не отличит живого от мертвеца…
Он лихорадочно наливает себе вина и выплескивает в рот, чтобы загасить клокочущее внутри пламя.
Я тоже тянусь за бокалом и с первого раза промахиваюсь. Со всевозможным тщанием целюсь, чтобы повторить попытку, и в этот момент на запястье оживает бипер.
Никто этого не замечает: все заняты по преимуществу собой. Нарочито расслабленно отодвинув препятствующие перемещениям в пространстве стулья, трудно поднимаюсь и выхожу в коридор. «Сполох, тебе плохо?» — окликает вдогонку Лариска.
Достаю из нагрудного кармана фонор-карту.
— Здесь ко… комиссар Сполох.
Это Ерголин.
— Беда, Сергей, — говорит он. — По всем фронтам сплошная беспросветная беда.
15. ИГОРЬ АВИЛОВ
Я оборачиваюсь первым.
Это не «кайман». И не зарф, хотя одет в похожий черный комбинезон, а лицо в такой же маске. Но что-то в его повадке сразу выдает постороннего.
— Игорь Авилов! — выкликает он сиплым шепотом. — Кто из вас Игорь Авилов?
— Это я, — отвечаю с недоумением, а сам тихонько нащупываю заткнутый за пояс шок-ган.
Улька, дурачок, хлопает глазами, ему и в голову не придет взять этого гостя на мушку своего «волка». Что вовсе не повредило бы в такой странной беседе.
— Славно, — между тем, говорит пришелец с удовлетворением. — Иди со мной.
— Сейчас, — говорю я и вытягиваю шок-ган. — Только штаны застегну. Покажи-ка мне личную карточку, дружок!
— Личную карточку? — бормочет тот задумчиво. — Зачем? Если ты Игорь Авилов, то иди со мной, и все будет хорошо.
— Что происходит, Гоша? — наконец просыпается Улька.
— Это не «кайман», — отвечаю я коротко.
— Я не кайман, — соглашается незнакомец. — Я аллигатор. Так ты идешь со мной?
— Никуда я не пойду! А ты сейчас мне расскажешь, откуда и зачем пожаловал.
— Слушай, Авилов, — раздраженно говорит тип в черном. — Не напирай на шило, мне приказали тебя доставить, и я тебя доставлю, хотя бы и в два присеста.
— Ладно, — киваю я. — Но этот человек, — показываю на Ульку, — пойдет со мной.
— Нет, он мне не нужен, — заявляет тип.
Улька вскидывает пушку.
— В конце концов, я комиссар полиции! — объявляет он. — Сделайте руки за голову, а ноги чуть шире плеч…
Вместо того чтобы подчиниться, тип отступает в сторону. Оказывается, за его спиной топчутся еще двое таких же гавриков. Откуда они могли взяться на самой вершине отеля, на прочесанном «кайманами» вдоль и поперек этаже?!
В руках у них «фенриры» с нашлепками глушителей, которые сей же миг начинают работать.
