— Я его видела, — подала голос Анна.
— Я тоже видел, — сказал Астеник. — Но не подошел. Кто его знает, что там за фрукты.
Между прочим, и я видел этого странного торговца, но смолчал.
— Ну и напрасно, — продолжал Носатый. — Почем, говорю, мандарины. А он: брат, бери задаром. Хочешь — выбирай, хочешь — сам выберу лучшие. Только все не бери, оставь и другим, вдруг кто-нибудь еще захочет. Я говорю: мне все и не унести, а килограммчик возьму, не откажусь. Откуда они, говорю. Из-под Гантиади, племянник вчера целый фургон пригнал. Зачем гнал? Лучше бы по дороге людям раздал. А племянник мне: слушай, я этих людей боюсь... сколько дней ехал, ни одного таможенника, ни одного гаишника не встретил, это нормально, да?! Я его, абхазца, спрашиваю: если тебе денег не надо, зачем тогда здесь стоишь? Бросил бы эти ящики да отправлялся домой, с племянником. Не могу, говорит, привык здесь фруктами торговать, здесь и останусь, пока последний мандарин не отдам хорошему человеку. А вы говорите, деньги...
— Это мы от того абхазца с площади мандаринами да яблоками закусывали? — уточнил Колонель.
— Точно так. И помидоры с огурцами тоже у него взяты.
— Хорошие помидоры, — сказал Астеник. — И мандарины неплохие, хотя марокканские мне нравились больше. Да где ж их найдешь, марокканские? Эх, и чего я засомневался, нужно было тоже взять...
Ну, я-то не сомневался, хотя и взял всего ничего: пару яблок да гроздь переспелого винограда, которую съел еще на перроне.
— Самое удивительное, — усмехнулся Носатый, — что у нас в Лимбове, когда я уезжал, хлебозавод работал, а хлеб стоил сто рублей батон.
— И в каком соответствии с твоим заявлением, будто деньги никого не интересуют, это находится? — ядовито осведомился Астеник.
— А в таком, — отвечал Носатый, — что за сторублевками можно сходить в ближайший банк. Они там на полу рассыпаны. И настоящие, и поддельные.
— Зачем держать в банке поддельные купюры? — удивился Колонель.
— Они не поддельные. На каждой написано «тестовый образец», и употреблялись они для наладки банкоматов.
— Один черт, — сказал Колонель. — И какие же хлебозавод принимал в качестве платежного средства?
— И те и другие, — хохотнул Носатый.
— Непонятно, — проронил Колонель.
— А мне объяснили. Мол, нарицательная стоимость денежных знаков значения больше не имеет. Зато как средство учета они еще сгодятся. Например, для прогнозирования суточного спроса.
— Вот накопили они большой мешок купюр, — сказал Астеник. — Что они с ними делать станут? Пустят на растопку?
— Не знаю, не спрашивал. Может быть, каждое утро обратно в банк отвозят. Инкассаторам тоже, небось, чем-то нужно себя занять...
Мы с Анной не принимали в разговорах участия, потому что я напряженно следил за водой, за воздухом, за обоими берегами сразу, и все ждал, какой же сюрприз готовится преподнести мой оппонент. Это порядком изматывало... но игра без нервов не бывает. Мне хотелось поскорее узнать, как у него обстоят дела с фантазией. Что же он все-таки придумает, чтобы одолеть меня и мое Веление.
Что касалось Анны, то все это время она с не меньшим вниманием наблюдала за мной.
Машинист Хрен Иванович безмолвствовал, поскольку находился у штурвала, то есть практически в родной стихии. А черно-серый молодняк был занят исключительно собой, переплетясь конечностями и иногда обмениваясь омерзительно бесстыдными поцелуями.
Первым из равновесия их слюнявые нежности вывели Колонеля, как человека прежде других склонного к благонравию. Он прочистил горло и подчеркнуто отеческим тоном вопросил:
— А вы куда стремитесь, молодые люди?
— Мы странствующие фейри, — неохотно пояснил юнец. — Ищем летающий город Тир-Нан-Ог.
— А-а... — понимающе протянул Колонель, хотя по лицу было видно, что ни черта-то он не понимал. — Я-то раньше думал, что «фейри» — это какая-то бытовая химия.
— Да, — вынужден был согласиться юнец. У него обнаружилась на диво правильная речь, выдававшая по меньшей мере второй курс филфака. — Обычай давать чистящим средствам звучные имена способен дезориентировать людей со скудным словарным запасом. «Фейри». .. «Миф»... «Ариэль»...
— «Максимка»... — мечтательно отозвался со своего поста Хрен Иванович. — Возьмешь, бывало, фуфырик...
— А имена какие-то у вас есть? — спросил Колонель немного смущенно.
— Меня зовут Шизгариэль, — дружелюбно сказала дева.
— А меня Поре Мандон, — объявил юнец немного заносчиво.
— Ман... чего-чего?! — переспросил Астеник и заржал.
Носатый вторил ему интеллигентским хихиканьем.
— Имена сами придумывали? — мрачно спросил Колонель.
— Ага, — сказала дева и шмыгнула носом.
— Шо пиздец, то пиздец, — отреагировал Хрен Иванович.
Теперь уже на бледных лицах этих чокнутых фейри было начертано непонимание.
— Ничего смешного не вижу, — наконец отчеканил юнец и, отвернувшись, стал смотреть на реку.
Если в имени девы отчетливо читались отзвуки старой доброй «Шизгары», с легкой приправой благородной шизы, то юношу я переоценил. Судя по фонетической глухоте, вряд ли то был филфак. В лучшем случае, отпрыск хорошей педагогической семьи, оттуда — в ролевики, а уж когда крыша сползла окончательно — на поиски летающего города. Который, между прочим, ни единого мига не летал, хотя и располагался на изрядной высоте.
— Вас не смущает, молодой человек, что на добром десятке живых и мертвых языков ваше имя переводится как «свинья»? — не удержался и я. — Что же до вашей фамилии... или что это — патроним?
— Мне такие языки неизвестны.
— Ну как же, — продолжал резвиться я. — Эти языки следует знать всякому индивидууму, который почитает себя образованным: авестийский, хантыйский... да и мансийский, кстати. А вот ваша фамилия...
— Я похож на свинью? — спросил он.
— Не слишком. Скорее на Авраамова овна
[67]
.
— Овна! — повторила дева Шизгариэль и прыснула.
Она выглядела намного глупее и проще своего спутника, и оттого, наверное, симпатичнее.
— Вот и напрягите абстрактное мышление, — посоветовал юнец пренебрежительно, — попытайтесь спроецировать на это звукосочетание образ меня как человеческого существа, а не какой-нибудь супоросой свиньи.
— Трудновато, — признал я. — То есть, разумеется, с абстрактным мышлением у меня дела обстоят хорошо. Но и с инертностью ассоциаций тоже все неплохо.
