– Я знаю, – кивнул Строганов. – Но я говорю как человек, проанализировавший программы Сорок Два и Чайки. И готов поставить на кон свою репутацию: π-вирус написал Чайка.
* * *
Территория: Африка
Горнодобывающий полигон «Всемирной рудной компании»
Кодовое обозначение – «Африка»
Если вдуматься, преисподняя – тоже пригодное для обитания место
Гром?
Нет.
Барабаны?
Нет.
Тогда что?
«Дерьмо – вот что! Самое настоящее дерьмо».
– Подъем, придурки! Хватит яйца массировать, работать пора! Подъем!
Офицер Ушенко презирал сирену или свисток. Палка – вот главное орудие надзирателя. В пять утра начинал долбить по решеткам камер, вызывая неимоверный, бьющий по самому мозгу грохот, к которому Илья так и не смог привыкнуть.
– Шевелите задницами, шлюхи! Быстро! Быстро!
«Дерьмо!»
Плохо, когда день начинается с такой мысли. Но что делать, если мысль эта правильная – впереди еще один дерьмовый день.
– Быстрее, подонки! Или кто-то хочет в карцер?
Нет уж, лучше жить в камере. Три на три метра, двухъярусные нары, толчок и грязная раковина. Из крана течет вечно ржавая вода.
Африка, мать ее.
Дерьмо!
Едва услышал грохот, нужно вскочить и метнуться в «санитарный угол», демонстрируя, что не терпится отлить, дабы быстрее приступить к работе. Сегодня к толчку первым успел Араб, поэтому пришлось чистить зубы. Таковы правила: время попусту не тратить, пока один облегчается, второй умывается. Если офицер Ушенко заметит, что ты брезгуешь полоскать рот под пердеж соседа, карцера не избежать.
– Кто там еще спит? Подъем!
Вместо зеркала – намертво вмурованный в стену кусок полированного металла. Изображение хреновое, бриться приходиться на ощупь, зато отчетливо виден вытатуированный на лбу номер: «0286». Африканский, мать его, ценник.
Дерьмо!
В обычных тюрьмах заключенным вставляли местные чипы, за перемещением и поведением следили с помощью компьютера, а вот в Африке такой ерундой не заморачивались. Чипов нет никаких, вместо них в «гнезде» заглушка, а на лбу – номер. И на бритом затылке номер, чтобы господа надзиратели узнавали заключенного со спины, а еще на груди, руках и ногах. Илья не удержался, спросил – зачем? К его удивлению, татуировщик ответил:
«После бунтов не всех заключенных находят целыми. А быть правильно опознанным и похороненным под своим именем – твое законное право».
«А как же анализ ДНК?»
«Да кому вы нах нужны с вашей дээнкой возиться?»
Африка, мать ее перемать, Африка!
– Эй, педики, хватит ласкать друг дружку. Строиться!
Решетки съехали вправо, и одинаковые, как клонированные мыши, заключенные торопливо соорудили в коридоре шеренгу.
– Улыбайтесь, шлюхи, улыбайтесь! Терпеть не могу видеть по утрам кислые рожи.
Офицер Ушенко прошелся вдоль строя.
– Похоже, жена ему опять не дала, – едва слышно прошелестел Араб.
Но недостаточно тихо.
– Я что, разрешал открывать пасть?
– Никак нет!
Поздно. Дубинка влетела в зубы, аккурат в открытый рот. Следующий удар – в живот. Араб повалился на пол. Ушенко добавил дважды по спине, после чего перевел взгляд на Илью.
– Чего трясешься, урод?
– От страха, господин офицер Ушенко, – заученно отрапортовал Илья.
Любой другой ответ отправил бы его в лазарет.
– Оттащишь придурка к врачу, – распорядился надзиратель. – Остальные – налево и жрать.
Заключенные повернулись и, переступая через Араба, двинули в столовую.
Африка, мать ее.
Дерьмо!
Это Африка. Не та Африка, которая континент, и не та, что красуется на постерах знаменитой поп-группы из Анклава Кейптаун. Это – Африка, сленговое название самой страшной тюрьмы планеты, кошмарный сон всех преступников. Официально тюрьма называлась иначе: «Исправительное учреждение № 123 центрального филиала СБА. Арендодатель – «Всемирная рудная компания». Красиво? Не то слово как. Самые современные способы охраны и самые примитивные работы. Каторга, где все оставалось таким же, как и сотни лет назад. Каменоломни. Это – Африка. Она создана не для того, чтобы перевоспитывать, а чтобы убивать. Она задумывалась как самое жуткое место Земли, и она таким стала.
Это – Африка.
Отсюда не возвращались. Нет, не так: возвращались, конечно. Отмотавшие срок «счастливчики» инвалидами уезжали в родные пенаты. Без надежд, без будущего, без настоящего. У тех, кто прошел Африку, сил оставалось только на то, чтобы нищенствовать.
– Как Араб? – осведомился Пьеро.
– Неделя, – коротко ответил Илья.
Сотрясение мозга, сломаны два ребра, и это – не считая выбитых зубов. Офицер Ушенко гордился тем, что обращается с дубинкой гораздо лучше другого заместителя директора – офицера Тэтчер. Их негласное состязание отправило в лазарет не один десяток заключенных.
– Легко отделался, – авторитетно заявил Апельсин.
– Угу.
Когда-то Илья относился к избиениям соседей по камере философски и даже с облегчением: хорошо, что его, а не меня. Исчез на неделю – отлично, никто не портит воздух и не храпит. Теперь же молодой человек все чаще испытывал глухую злобу, ненависть к тем, кто может безнаказанно ударить и даже – убить. Каждую выходку Ушенко Илья воспринимал как личное оскорбление. Вот и думай: то ли изменился, то ли инстинкт самосохранения начал отказывать. Неизвестно еще, что хуже.
– Смотри, как Пилсуцки на тебя таращится.
– Да и хрен с ним.
– Его хрен всегда с ним.
– Вот пусть его и поглаживает.
Единственное преимущество Африки перед другими тюрьмами заключалось в раздельном «проживании». Бандиты обитали в одном блоке, мошенники и воры – в другом, ломщики – в третьем. Виделись только в столовой, однако и в ней столы разделялись решетками.
Африка, она для каждого своя, мать ее.
– Говорят, Пилсуцки обещал до тебя добраться.
– Неужели?
– Ага.
– Занятно.
Илья повернулся и сразу же уперся взглядом в маленькие глазки Пилсуцки. Тупой громила, загремевший в Африку за шесть убийств (только доказанные случаи), вбил себе в голову, что в тюряге тайно изготавливают «синдин». Илью же он почитал за главного химика и давно обещал «размять ему задницу».
– Чего смотришь?
