Письмо от девушки он все-таки получил. Первое и единственное. Отправленное накануне начала Курского сражения, оно догнало его только в конце августа. Варя сообщала, что госпиталь перебазировался поближе к линии фронта, и потому, «если ты, Вась, не слишком увлечешься погоней за проклятыми сволочами-фашистами, возможно, нам удастся увидеться. А нет, так хоть напиши пару строк». Ну, и дальше в подобном духе. Заканчивался исписанный знакомым почерком тетрадный листок словами о том, что девушка сильно соскучилась, и пожеланием покрепче бить ненавистного врага. И снова ни слова о любви, лишь скромное «целую» в самом конце.
Во время одной из выдавшихся между боями передышек Захаров написал и отправил ответ, однако спустя месяц треугольничек вернулся с пометкой «адресат выбыл». О том, что произошло, десантник случайно узнал лишь осенью, незадолго до начала Киевской наступательной операции: переполненный ранеными госпиталь был разбомблен немцами еще в середине июля. Среди почти трех сотен погибших при авианалете оказалась и сестра милосердия ефрейтор Варвара Слепкина. Его Варя… так и не успевшая стать по-настоящему «его»…
* * *
– Нет, я, конечно, понимаю, что ты немецкой гранатой на всю голову ударенный, но не настолько ж?! – комбат рвал и метал. – Какое еще на хрен прозрение?! Ты вообще соображаешь, что именно рассказываешь и о чем меня просишь?! А если соображаешь, так задумайся, могу я тебе теперь не то, что роту доверить, но и вовсе в самый завалящий танк посадить? Вот нашелся ж на мою голову ясновидец! Вольф Мессинг, понимаешь!
– Мессинг мысли читал, товарищ полковник, – буркнул десантник. – А я вовсе про другое вам говорю.
– Говорит он! – похоже, «батя» начинал потихоньку остывать, по крайней мере, уже не рычал так, как несколькими минутами назад. – Разговорчивый, видишь ли! Заслуженный, бля, лектор культпросвета!
«Похоже, караульного звать пока не собирается, – хмыкнул про себя Захаров. – Хотя и не факт».
Тяжело опустившись на табурет, комбат, яростно сопя, закурил. Пристукнул кулаком по столу – раз, другой:
– Слушай, Василий, ты ж у меня один из лучших командиров, «самородок», блин, и вдруг такое? Может, я еще чего не знаю, а? Ты говори, не стесняйся, что уж теперь? Ну, с чего тебе подобная чушь в башку взбрела?
– Товарищ полковник, – Дмитрий старался говорить, тщательно подбирая слова, – я прекрасно понимаю, что вы сейчас обо мне думаете. И не менее четко осознаю, на что шел, начиная этот разговор, и какие будут последствия. Для меня. Чем бы все это ни закончилось, теперь я уже постоянно буду… – Десантник на миг замялся. – Э-э… под надзором, так сказать. Но я готов.
– Готов он, – сварливо буркнул тот. – Пионер юный. К чему готов, лейтенант? К тому, что я тебя обратно в «медицину» отправлю? Или к тому, что в особый отдел сдам?
Захаров промолчал, и «батя» махнул дымящей папиросиной:
– Ладно, продолжай. Если хошь, кури вон.
– Так вот. Я все прекрасно понимаю и потому не прошу вас мне верить. Я только прошу проверить мои сведения, – десантник кивнул на сложенную вчетверо карту и стопку желтоватых листов писчей бумаги, куда он в течение нескольких часов переносил все известные ему подробности грядущей битвы. – До этого готов находиться под арестом.
– «Верить – проверить»… рифмоплет, бля, тоже мне. Был танкист, как танкист, герой, ветеран, кавалер – и все такое прочее, а тут…
«Пожалуй, пора», – решил Дмитрий.
– Товарищ полковник, сегодня – двадцать девятое июня, а операция «Цитадель» начнется пятого июля в три часа ночи, наземная часть наступления – около шести утра. Поскольку нашему командованию это известно, в ночь на пятое силами двух фронтов будет произведена контрартподготовка, время я указал. Расход боеприпасов – примерно четверть боекомплекта. На рассвете немцы нанесут свои удары, артиллерией и авиацией, после чего будет произведен основной удар в район Ольховатки, затем – Понырей… Владимир Анатольевич, я воюю с лета сорок первого и прекрасно понимаю, что вы просто не можете быть не в курсе. Фронтовая разведка усиленно работала все последние недели, поэтому у вас просто не может не иметься хоть каких-нибудь данных о расположении соединений войск противника на данный момент времени….
Чем дальше он говорил, тем заметнее играли желваки на «батином» лице и громче скрипели зубы. В какой-то момент Дмитрий даже испугался за их целостность. Нет, кроме шуток. Наконец тяжелый кулак шарахнул по дощатой столешнице с такой силой, что подпрыгнула, жалобно звякнув стеклом, керосиновая лампа. По стенам штабного блиндажа метнулись тревожные изломанные тени:
– Откуда ты это знаешь, лейтенант?! – вскочивший со своего места полковник, с поразительной для его комплекции грацией обогнувший стол, гранитной скалой навис над Захаровым. – Откуда?!
– Отсюда, – с трудом оставшись спокойным, десантник коснулся рукой собственной многострадальной головы. – Прошу вас, товарищ полковник, просто сверьте мои данные с теми, что у вас уже имеются! И если хоть что-то совпадет, отнеситесь серьезно и ко всему остальному, – Дмитрий кивнул на принесенные им бумаги и карту.
Отодвинувшись от стола, комбат выпрямился, пригладил ладонью непослушный ежик седых волос:
– Я с тобой точно с ума свихнусь, Краснов. Честное слово. Ты ведь и вправду не мог этого знать – если не шпион, конечно. А если даже и шпион, то какой тебе смысл мне обо всем этом рассказывать? Не понимаю…
– И не понимайте, – глядя в стол, негромко ответил тот. – Не понимайте, не верьте, считайте меня немецким шпионом или законченным психом – главное, сравните данные. И если совпадут, сообщите наверх, как минимум, на фронтовой уровень. Все, что мне, гм, привиделось, отмечено на карте и записано, – расстегнув ремень, Захаров снял портупею, положил на стол. Кобура с ТТ глухо стукнула о доски.
– Ну, а это еще чего? Как понимать?
– Полагаю, до принятия какого-либо решения мне лучше находиться под арест…
Вот тут десантник, похоже, ошибся:
– Ты что себе позволяешь, сопляк?! Это ты чего, сам себя арестовываешь, что ли?! Совсем охренел?! А ну привести себя в подобающий вид и встать по стойке «смирно»! Доложиться!
Дмитрий торопливо перепоясался, разгладил гимнастерку и поискал глазами фуражку. Головной убор обнаружился на вбитом около двери гвозде, однако добраться до него оказалось не суждено. Успевший сделать лишь один шаг десантник был остановлен новым приказом комбата:
– Назад. Садись. Сядь, тебе говорю! Разговор еще далеко не окончен, – полковник крутанул ручку полевого телефона, назвал дежурному двухзначный номер:
– Витя? Не спишь еще? Ну, теперь и не уснешь. Подойди-ка ко мне, очень тебя прошу. Да, срочно. Что? Нет, немцы тут ни при чем. Все гораздо хуже. Или лучше. Добро, жду…
В который уже раз опустившись на табурет, комбат снова закурил, глядя куда-то мимо Захарова:
– Ладно, Василий. Сейчас Луганский придет, вот кому-кому, а ему я верю, как самому себе. И ты нам все сызнова расскажешь, от начала и до конца. Убедишь и его тоже – значит, повезло. Ты главное пойми: кое-что из твоих, гм, «разведданных» я и сам смогу проверить, но вот просто так взять да передать сведения в штабы фронтов, а то и выше – увы. Не мой уровень….
