Следует отдать должное, Бон со всей возможной старательностью за мной ухаживал. Кормил, поил, старался обмывать спину и класть холодные компрессы на голову. Я поначалу возражал, но очень быстро перестал. Просто не было уже ни сил, ни желания. В дерьмовом самочувствии растворился мой скепсис и желание впрыснуть яд ближнему своему. Поэтому я больше молчал, молча пил, молча хлебал поданную еду, совершенно не чувствуя вкуса, и молча спал. Молча справлял естественные нужды, и с Боном особо разговоров не заводил. Впрочем, и он не был феерично общительным.
Кроме моего самочувствия нашему общению препятствовали и другие факторы. Ну, к примеру, нам тривиально не о чем было поговорить. Я всю жизнь считал подобных Бону не более чем узколобыми фашистами и мнения своего даже сейчас не изменил. То есть поймите меня правильно, я очень был благодарен ему за заботу обо мне, но, тем не менее, говорить мне с ним было не о чем.
Ну, положим, он заступился за меня. Однако не было ли это инерцией, порожденной нашими совместными пристрастиями в пользу одного и того же клуба? Или своеобразной благодарностью за то, что я его не бросил в махаче, в котором нас подрезали? Не стану скрывать — я просто не верил Бону. Это был совершенно чужой для меня человек, чуждый моей среде обитания.
Идеи фашизма в России — удел ограниченных людей. Тех, кому проще спихнуть вину за разруху в стране, воровство и бюрократизм на иммигрантов. Не спорю, многие из «правых» пропагандируют здоровый образ жизни, чистоту крови, и эти вещи я готов признать и принять. Однако, сосредотачиваясь на следствии проблемы, а отнюдь не на самой ее фабуле, игнорируя предпосылки, приведшие к ее возникновению, ни к чему не придешь. Глупо громить рынки и лупить дворников. Иди и убей чиновника, разрешающего въезд иммигрантам, милицейского начальника, закрывающего глаза на беспредел на улицах, вот это будет польза. Реальная, видимая польза. Все остальное — баннеры на трибунах, погромы, охота за чернозадой мелочью, все это шлак. Все эти действия никогда не затронут тех, кто вправе решать в России. «Россия — для русских» говорят либо придурки, либо провокаторы. Помните, чьи это слова? Так что, фашизм в России как метод борьбы с засильем иностранцев и системой власти — химера.
На третий день нашего заключения в сарае нас наконец выпустили. Открыли ворота, внимательно осмотрели и связали руки за спиной. Пока мы промаргивались, пытаясь заново привыкнуть к яркому солнцу, нас, подгоняя пинками, загрузили в тентованный грузовик, заставив там лечь на пол. Приятного, я вам должен сказать, мало. Даже если учитывать, что пол был более-менее чистый, по крайней мере, подметенный, лежать нам с Бонном предстояло на пузе, и ловить в него все встречные-поперечные занозы. По бокам, у стенок каркаса разместились уже знакомые нам «вооруженные хиви» в своем оливковом обмундировании, которые зорко следили за тем, чтобы мы с места своего не могли ни встать, ни сесть, ни даже шевельнуться.
Честно говоря, такая позиция — исключительно на животе — унижала. Мало того, за закрытым бортом она еще и не позволяла ничего увидеть. Так что куда нас везут и с какой целью, можно было только предполагать. По крайней мере, из поселка мы выехали. Данный вывод я делал на основе нескольких поворотов, которые были исполнены в населенном пункте, а затем я основывался на длительном прямом участке — явно грунтовой дороге.
Так вот, именно в процессе перемещения по этой дороге и произошло то, что в моем словаре именуется просто «экшн». Нет, изначально вообще ничего не предвещало. Всего лишь Бон, уложенный ко мне голова к голове, повернулся, и прошептал на ухо:
— Берешь на себя заднего. Мои по бокам, твой задний. Понял?
Естественно, я не понял. Вернее, как, догадался, что речь он ведет о расположении военных, двоих по бокам от нас и еще одного в стороне, где кабина. А вот что такое «берешь» — мне было неизвестно. Как, собственно, и вся задумка Бона. Однако через пару секунд я весьма отчетливо осознал, чего именно он хотел.
Потому что мой товарищ перевернулся через спину, одновременно подгибая под себя колено. Данный маневр позволил ему в одно движение вскочить на ноги, не задействуя связанные за спиной руки. Далее Бон, толком не установив равновесия, зарядил весьма удивленному его действиями военному прямо в голову. Сделано это было толково, причем настолько, что даже я не позавидовал пострадавшему. Бон, не мудрствуя лукаво, энергию своего подъема, которая грозила его свалить на бок, запечатал в одновременном движении ноги. И бил грамотно, как учат в залах — выстрелило бедро, и лишь затем распрямилось колено, как плеть. Ага. Именно, как плеть, которой не так давно развлекались эти ублюдки.
Щелкнуло знатно. Прилетело военному снизу, под челюсть, отчего его голова мотнулась, будто бы отдельно от тела, стремясь сорваться с шеи и улететь. Я кое-чего повидал в уличных драках и сказать мог наверняка, что данный экземпляр выбыл из игры надолго. Подобный удар, если его еще и не ждешь, будет иметь последствиями как минимум сотрясение мозга. Никак не меньше.
Впрочем, это занимало меня мало. Исполняя завет Бона, который стал мне наконец-то полностью ясен, я сам повернулся через колено, как сделал это мой товарищ. Столь же хорошего акробатического этюда, к сожалению, у меня не получилось. Не знаю, может, Бон изучал какую-нибудь секретную тактику боя с завязанными руками или еще чего, но я совершенно не сумел удержать равновесия. И вместо красивого повторения виденного пируэта, просто врезался спиной и горбом в сидящего на скамейке «вооруженного хиви», припечатав его к тентованному борту и фактически оказавшись у него на коленях. Как раз у того, которого Бон избрал в качестве второй своей мишени.
Не могу сказать, что меня настигло раскаяние, ну или нечто подобное. План я, конечно, провалил, но меня никто и не спрашивал, смогу ли я выполнить возложенную на меня обязанность. В конце концов, что такое — «берешь на себя» того-то и того-то. Я вам не Брюс Ли какой, чтобы махаться, когда руки за спиной связаны!
Разумеется, подобными возмущениями я собирался скрыть тот неблаговидный факт, что свое задание я профукал. У меня даже в голове уже замелькали картинки одна хуже другой — как нас снова наказывают на центральной площади или на плацу каком-нибудь. В общем, на мой взгляд, все не висело на волоске, все уже давно обрушилось. Тем более что мой неряшливый перекат большого вреда военному не причинил.
Понял это я по очень даже приличному удару куда-то в район лопаток моего и без того уже хорошо избитого и израненного тела. И в этот самый миг, нехорошо ругнувшись и скатившись с колен военного на пол, я увидел то, что мгновенно окрылило меня надеждой.
Вернее, как, увидел, скорее почувствовал. Я упал грудью, достаточно больно приложившись, на винтовку. Ага. На ту самую винтовку, которую выронил из рук военный, когда я так неловко свалился на него.
Следующая картинка перед моими глазами и вовсе запомнилась на всю жизнь. Бон, судя по всему, сообразил раньше всех. Увидел и мой трюк, и то, что винтовку часовой, ну, или охранник, не знаю, как точно назвать, но главное, оружие он выронил. Второй, напротив него, был в неадеквате после нокаута. Так что оставался еще третий, вооруженный, сидящий на скамеечке, спиной к кабине водителя. В общем, Бон, оценив обстановку, ринулся к нему. Пока военный тянул к себе винтовку, пока передергивал затвор, мой товарищ уже оказался в необходимой близости перед ним. И, продолжая свое движение, в последний шаг вложился как в удар. Умудрился еще и боком чуть довернуться, для удобства, впечатывая подошву прямо в лицо военному. Клянусь вам, я сам лично увидел, как от удара затылка о деревянную стенку, ограждающую кузов от кабины водителя, дерево треснуло. Говорить о сохранности черепа в таких условиях было бы просто глупостью.
