До совершенного Ганзой открытия оставалось двадцать четыре года…
— Господин Туллиус Танг?
Тишина.
Восемь прелатов смотрели на Слоновски огромными, словно у больных базедовой болезнью, глазами. Нечеловеческими глазами. Не было в этих глазах ни зрачков, ни роговицы, ни белка — лишь бесстрастный мрак. Посланцы Мутабор были мужчинами разного возраста и роста, однако худощавое сложение, одинаковая одежда, а главное — выпученные глаза делали их на удивление похожими.
— Господин Туллиус Танг? — Грег чуть повысил голос.
Восемь храмовников, прилетевших на Станцию меньше часа назад, до сих пор не произнесли ни единого слова, всем своим видом демонстрируя, что не считают возможным общаться с «недостойными». Слоновски препроводил гостей в подготовленное помещение: несколько кресел, два дивана, столик с журналами, коммуникатор на стене — и затеял дурацкую проверку, прекрасно понимая, что она вызовет у прелатов раздражение.
— Господин Туллиус Танг?
— Кто спрашивает?
— Очень хорошо, — пробормотал Грег, поставив напротив имени галочку. И невозмутимо продолжил: — Господин Маркус Конг?
— Ты что, пересчитываешь нас?
— Я должен убедиться, что собрались все, кого позвали.
Глаза прелатов резко сменили цвет, стали пронзительно алыми, однако на Грега подобная процедура не произвела никакого впечатления. Ему доводилось видеть и более странные вещи.
— Господин Маркус Конг?
— Ты нас оскорбляешь!
— Могу выдать каждому анкету.
— Человеческий дурак!
— Мутанты хреновы!
— Как ты нас назвал?
Обозленные прелаты стали медленно сжимать кольцо вокруг здоровенного Слоновски, но поскольку самый высокий из них едва доходил Грегу до плеча, угрожающее движение выглядело комично, даже несмотря на бесчеловечные алые глаза, не обещавшие здоровяку ничего хорошего.
— Ребятки, пожалуйста, не забывайтесь, — добродушно предупредил Слоновски, с иронией разглядывая взбешенных храмовников. — Кто будет стены отмывать, а?
Терпеть высокомерие прелатов Грег не считал нужным и стычки с храмовниками не боялся. Хотите «кость в кость»? Без проблем — сойдемся, только потом не обижайтесь. Однако в тот самый момент, когда казалось, что схватка неминуема, раздался скрипучий голос:
— Меня зовут Люциус Минг. Я должен быть в списке.
И прелаты остановились.
— Люциус? — удивленно спросил один из них.
— Вы есть, — с улыбкой подтвердил Грег. — Благодарю.
И поставил еще одну галочку.
— Люциус? — повторил храмовник.
— Кто из нас поздоровался с человеком Слоновски, когда мы вошли? — осведомился в ответ Минг. — Кто произнес хоть слово?
Ответом стала тишина.
— Мы в гостях у человека Слоновски, и он напомнил нам о вежливости.
— Он всего лишь слуга, — буркнул Туллиус Танг.
— Мы тоже. — И, не позволяя перебить себя возмущенным криком, продолжил: — Есть разница между гордыней и самоуважением. И сейчас… Сейчас мы должны быть чисты, как никогда. Сейчас в наших сердцах и душах не должно быть места гневу. Только не сейчас.
Прелаты отступили, обдумали услышанное, и ответом Люциусу стали глаза, постепенно возвращающиеся к мраку. Они поняли.
Грег же кашлянул и быстро прочитал оставшийся список:
— Надеюсь, господа Изус Лянг, Хориус Фенг, Кассиус Жанг, Сорус Бинг, Афус Ренг тоже здесь?
— Да, — кивнул Минг. — Здесь все, кого вы перечислили.
— Добро пожаловать на Станцию, — расплылся в улыбке Слоновски. — Обращайтесь ко мне, в случае если вам что-нибудь понадобится. Чай, кофе, обсудить политические новости — я к вашим услугам.
— А если нам понадобится, чтобы ты вышел вон?
— Увы, по условиям игры я должен развлекать вас вплоть до особого распоряжения. — Грег уселся в кресло. — Хотите сыграть в города?
Врач вколол Мамаше Даше успокоительное и уложил спать.
Таратута от наркотика отказался, взял из бара бутылку коньяка и заперся в своей комнате.
Олово куда-то убрел.
Матильда же осталась присматривать за тетей. Вышла в гостиную, где ждал Лакри, уселась на диван, подобрав под себя ноги, прижалась к любимому и разрыдалась. Выплеснула накопившуюся боль на самого дорогого человека в мире.
— Я его любила, Рус, понимаешь — любила. В детстве… я помню плохо, но его образ… Он был дядей Кириллом. Всегда улыбался, смеялся, шутил… Однажды, я точно помню, точно-точно, мы однажды ходили в зоопарк: я, мама, тетя и Кирилл. Я помню… Я еще думала, как здорово иметь такого папу…
Маленькая девочка мечтала о защитнике, о взрослом мужчине, который всегда будет рядом, раз уж настоящего отца ей не досталось. Маленькая девочка увидела такого мужчину, и он стал ее героем.
— Потом мы с мамой надолго уехали… я рассказывала… Я почти забыла Кирилла… даже, наверное, просто — забыла… Но потом, после того как вернулась… я узнала правду…
Матильда говорила с трудом. Постоянно всхлипывала, умолкала, чтобы тяжело вздохнуть и помолчать или же поплакать, потому что ничего не могла поделать со слезами. Невыносимая тяжесть заставила Матильду дать волю чувствам, и слова вырывались сами. Слова о Кирилле, маленькой девочке и обо всем, что их связывало.
— Какую еще правду? — тихо спросил Рус, поглаживая девушку по голове. — Разве я что-то о тебе не знаю?
Лакри не собирался ничего разведывать, спросил для того, чтобы лишний раз показать: я здесь, я рядом, я твой. Мы вместе, а это главное. Рус сделал все, чтобы его слова прозвучали успокаивающе, а не вопросительно, однако Матильда ответила:
— Правду о Кирилле, о Патриции, о Мамаше Даше и обо мне… о Чайке и Ганзе… о тебе. Обо всех нас. — Снова всхлипнула. — Кирилл не был обычным человеком, Рус, он обладал огромной властью. Знаешь, сколько лет ему было? Двести. Даже двести с лишним…
«Антиквар? Власть? Двести лет? Что за ерунда?»
— Но Патриция гораздо сильнее отца. И сильнее Его, потому что Он — прошлое, а Патриция — Избранная, она — будущее… Однажды Он уже находил Избранную, но она не смогла стать собой, а Патриция смогла. — Матильда глубоко вздохнула. — Ее душа запела, и она сложила последовательность, которую Он искал все эти столетия. Теперь им остался всего один шаг…
Сбивчивый рассказ окончательно запутал Руса. Патриция — Избранная? Кем? Куда? Что это значит? Что она смогла? Какую последовательность? Кто это — Он? Что искал?
Ничего не понятно, но одно инженер знал наверняка: Матильда не бредит. Она оглушена, она в шоке, возможно, она не понимает, что говорит, но ее слова — правда.
