— Да при чём тут это?! Там двери, возможно, взрывать придётся, а я не умею.
— Странно, я думал — джеймсов бондов учат… — с наигранным удивлением снова подколол я друга. Правда, немедленно пришлось уворачиваться от оплеухи. Мы ещё немного покружили по прихожей, награждая друг друга несильными тычками, но потом Виталик чуть не своротил висевшую на стене полку, и пришлось остановиться.
— Так ты идёшь?
— А куда ж я денусь? Надо только собраться.
* * *
На сборы ушло едва ли больше двадцати минут — да и чего рассусоливать, если до бункера рукой подать — и двух километров не будет. Рюкзаки с «тревожным комплектом» всегда стоят наготове, оружие под рукой, а взрывчатку с прибамбасами для Виталика Сашка отобрал. Упаковка, правда, странная — школьный ранец, но будем считать, что мы идём на слёт шахидов младшего школьного возраста…
«Интересно, а что это Виталька так на эту тему завёлся? Укрытие у нас гораздо лучше и, что уж там скрывать, комфортнее. Понятно, если бы мы ждали ядерную атаку, но сейчас-то зачем? Спросить, что ли, или пускай в Индиану Джонса наиграется?»
Маски на лицо, плащи на плечи, рюкзаки за спину, автоматы в руки — и мы выходим. Пока Сибанов грузит наше барахло в машину, я заглянул в гараж и предупредил Камчатку, что мы на пару часов отъедем по делам, но будем на связи. Оторвавшись от очередной инженерной кракозябры, Андрей понятливо мотает головой и машет руками — ответить голосом он не может, во рту зажаты шурупы.
Проехав по лесной дорожке, знакомой нам до сантиметра — как-никак по ней уже сколько лет ходим на местный пляж, мы выбрались на берег Тверцы. Сейчас середина лета и река обмелела, так что все мини-островки появились над водой. Обычно в это время на берегу всегда можно кого-нибудь встретить — дачников, пришедших искупаться, или местных пацанов, затеявших рыбалку или сплав на плоту, но сейчас тут никого нет. У каменного мостика через ручей я останавливаю машину:
— Ну, куда дальше?
— Вдоль берега давай! Вход вон в том косогоре, — Виталик показывает на обрывистый берег реки, что возвышается метрах в пятистах.
— А через деревню не лучше? Сверху зайдём…
— Там основная шахта завалена, — поясняет он. — А на берег отвод от неё выходит. Я уже лазил — там решётка.
— Как скажешь, большой белый хозяин!
Через пять минут мы уже карабкались по глинистому косогору.
— Вон там, где коряга кривая, — тяжело дыша, сообщил Виталик, показывая на большой куст лещины, прилепившийся на крохотной горизонтальной площадке. Рядом с кустом из земли действительно торчал причудливо изогнутый ствол дерева без коры и веток. Но никакого туннеля или другого искусственного входа я не заметил.
— А труба где?
— Я её спрятал! Картоном закрыл и глиной сверху обмазал. Она прямо за кустом.
— Ну, ты и Чингачгук! — Респираторы заглушали голоса, и приходилось почти орать.
— А то! — Сибанов попробовал принять картинную стойку, но чуть не потерял равновесие и торопливо ухватился за ветки ближайшего куста, чтобы не свалиться.
В пару прыжков перебравшись к указанному другом месту, я сильно стукнул по земляному откосу, и он подался под кулаком. Подцепив лист картона, я аккуратно отвалил его в сторону — не хватало ещё, чтобы вниз свалился, тащить его назад у меня не было ни малейшего желания — от подножия до этого места было метров пятнадцать. Передо мной открылся довольно широкий, диаметром метра в полтора, проём, выложенный кирпичом.
— Решётка метрах в двух отсюда, — сообщил добравшийся до площадки Виталик. — Крепкая. Я монтировкой пытался своротить — не получилось. А домкрат я в одно лицо сюда бы не затащил.
Присев на корточки, я пролез в трубу. В свете налобного фонаря я действительно увидел ржавую решётку. Оставив автомат Сибанову, взял «шахидский рюкзачок» и пополз к преграде.
«А вентиляция тут хорошая — ветерок чувствуется. И пол с уклоном наружу — значит, не заливает через эту трубу весной. Так, решётка солидная — прутья с большой палец толщиной, а рама не открывается — видимо, её уже после поставили, когда объект забросили окончательно. — Коридор вел дальше, но света „налобника“ хватало, чтобы осветить только метров пять. Или ход там поворачивал, или завалило. Я вернулся к изучению решётки: — Прутья часто идут — надо четыре перебить, чтобы пролезть. Ну, посмотрим, что там нам Клоун приготовил?»
Разведчик, как человек, в вопросе разбирающийся, положил в рюкзак не банальные шашки, а эластит.
[52]
Взяв килограммовый рулон похожей на толстую резиновую ленту взрывчатки, я принялся обматывать прутья. Однако усердствовать не стоило, насколько я помнил — одного слоя этой взрывчатки, представлявшей собой гексоген с флегматизатором, вполне хватает для перебивания сантиметрового стального прута. Но тут-то у нас ржавое железо! Обрезав ножом ленту взрывчатки и убрав остаток в рюкзак, принялся мастерить зажигательную трубку. Добрый Сашка положил даже две готовые, заводские, но если жаба душит, время позволяет и надо восстанавливать навыки, то я лучше по старинке!
«Я сюда полз секунд двадцать, — рассчитать всё надо точно, иначе может не поздоровиться, — плюс время, чтобы отойти в сторону от зева трубы… „Шнурок“ у нас „белый“ — скорость горения сантиметр в секунду. Метра хватит, но накинем ещё сантиметров двадцать на всякие непредвиденные задержки…» Достав из специального пенала детонатор и обжим, закрепил шнур и осторожно вставил «кадэшку»
[53]
между слоями эластита. Упаковал взрывчатку и снаряжение обратно в ранец и пополз назад, вытягивая за собой огнепроводный шнур. Придавил конец камешком и выбрался наружу.
— Держи, — я протянул рюкзак Сибанову. — И отойди куда-нибудь — осколки полетят.
Виталик кивнул и, подхватив моё барахло, полез вверх по склону. Мой автомат и рюкзак со снаряжением он до этого уже повесил на ветку кривой сосны неподалёку от входа.
Я вернулся в лаз и, надрезав вдоль конец «о-ша»,
[54]
вставил «охотничью» спичку. Глубокий вдох — всё-таки, с тех пор как я последний раз общался со всей этой подрывной бодягой, прошло уже лет десять. Чиркнув коробком по головке, зажёг спичку… Выждал пару секунд и, убедившись, что всё — как надо, снова придавил конец шнура камнем. Если этого не делать — «о-ша» может снова свернуться кольцами, и тогда случится «прострел», что чревато серьёзными неприятностями.
Теперь — ноги в руки и наружу!
