Когда русский высказал свою просьбу, Яндиев сдержал улыбку, молча кивнул. Ему сказали, что отвезут его в крошечный уголок новой Москвы, но старик видел бесконечные ряды огромных домов, торопливых людей, которые не здоровались, проходили мимо, словно неживые, не видели, не знали и не интересовались соседом.
Если бы в прошлой жизни кто-нибудь рискнул сказать старейшине рода Яндиевых, что он встанет утром, торопливо соберется и отправится выполнять задание русского мента, старик плюнул бы тому человеку в лицо. А сейчас он сидит и думает, как лучше выполнить полученное задание, показавшееся ему легким, незначительным.
Чеченские мальчики осели в Москве, живут без Аллаха в душе, не чтут законы хозяев, мальчикам надо вправить мозги, напомнить им, что их земля в крови, жилища их дедов разрушены, их сородичи голодают.
Любой город начинается с вокзала, а центр его — базар. Шалва дал ему пачку денег, Яндиев деньги спрятал, сейчас, посидев на лавочке и прикинув расстояние до домов, длину первого ряда, терявшегося в солнечной дымке разгоравшегося дня, старик понял, без машины не обойтись.
Он встал на краю тротуара, поднял руку, и сразу остановилась машина. Яндиев сел рядом с водителем, объяснил, что надо ему на ближайший базар.
Молодой крепкий русский парень сплюнул в окно:
— Какой здесь рынок? Давай, дед, я отвезу тебя в Москву, на настоящий рынок. Ты покупаешь или продаешь?
Яндиев и забыл, когда его последний раз называли на “ты”, поежился.
— Я не торгую, ищу внука, — пояснил он и отвернулся.
— Ваших здесь тьма! — водитель тронул машину. — Ты какой масти? Я вас не различаю. Черные и черные.
— Я из Грозного, — обронил Яндиев.
— Я так и не понял, отделились вы или нет? Кончили убивать или продолжаете? Надо вас обратно в тайгу сослать, там настреляетесь, места много...
— Останови машину, — тихо, но твердо сказал Яндиев.
Русский притормозил, глянул насмешливо” сказал:
— Сиди, князь, сейчас приедем. Ты со своей гордостью сидел бы в Грозном, чего в Москву понесло? Тут народ разный, могут на твою седину не посмотреть, разденут, разуют, все отнимут, дадут раза, тебе до самого Грозного хватит. Приехали, вылезайте, князь. Желаю найти своего внука и чтобы не ограбили тебя, отец.
Яндиев полез за деньгами, но русский развернулся и уехал.
Он шел вдоль палаток, останавливался у торговавших с лотков, наконец услышал чеченскую речь, сдобренную русским матом. Разговаривали трое парней, одеты на русский манер, воняет вчерашней водкой, неприятные люди, но выбирать не приходилось, и Яндиев схватил одного за рукав и резко сказал:
— Ты зачем язык дедов пачкаешь? Ты еще глаза не открыл, а уже ко рту поднес! Ты какого рода будешь?
— Отойди, отец, не доводи до греха, — сказал парень, но осекся, запоздало сообразив, что с ним говорят на языке предков.
— Человек грешен, отец, — сказал другой. — Мы только люди, прости нас.
— Илеса Татаева знаешь? — спросил старик. — Я прибыл из Грозного, мне нужно видеть Илеса. Найдите его, скажите, Шамиль Басаев ему слово просил передать. Я посижу здесь, — он ткнул палкой в стоявшую в тени скамью. — Подожду.
Яндиев сел и закрыл глаза. Он понимал, ждать придется долго.
Чеченцы зашли в одну из палаток, выпили по сто граммов, чтобы в голове прояснилось.
— Надо тебе было на родном языке выступать, или русского не знаешь?
— Ты говорил, что на прошлой неделе пил с Илесом. Знаешь, как его найти?
— Сорок человек пило, я с ним и рядом не стоял, — ответил молодой чеченец, производивший впечатление самого сообразительного. — Мансур, этот дед опасный человек, мы должны протрезветь и найти Татаева.
— Пойдем к Магомеду, он подскажет, где искать.
Солнце уже совсем спряталось за ближайшие дома, когда Яндиев почувствовал, что на ветхую скамью сели, и проснулся. Он только глянул на соседа, сразу определил, что он чеченец и не торговец, а воин.
— Здравствуйте, мне сказали, вы искали меня, — сказал Илес.
— Велик Аллах, если ты, Илес, помнишь, что было вчера, — сказал старик. — Мы будем здесь сидеть или ты пригласишь меня к столу?
Они сидели за столом, говорили об общих знакомых в Грозном. Выяснили, кто жив, кто остался, кто уехал. Разговор носил разведывательный характер. Татаев хотел убедиться, что старик действительно из Грозного и глава сильного рода. В разговоре имели значение не только имена, названия улиц и знание обычаев, но и манера говорить, смотреть и слушать. Наконец, Яндиеву разговор надоел и он довольно резко сказал:
— Ты давно не был на родной земле, забыл, старшему невежливо задавать так много вопросов.
— Извини, отец, нам приходится быть осторожными. Прошу не сердиться. Я попал в Москву не по своей воле, меня послали по делу, я старался. Шамиль знает, как много подарков он получил из Москвы. В той помощи была и моя доля. Я слушаю тебя.
— Я стар, многого не понимаю. Шамиль боевой командир, и не мне ему указывать, когда следует повесить ружье на ковер. Я говорю только то, что мне ведено передать. Чеченцы в Москве должны торговать, копить деньги, а не воевать. Я слышал, Илес, ты снова заряжаешь карабин, оставь. Твоя война не принесет пользы твоему народу. Мы с Баку должны жить мирно. Пусть не на все вопросы мы смотрим одинаково, но Аллах един, и мы все его слуги. Я стар и не умею говорить красиво, надеюсь, ты понял меня.
— Я понял вас, отец, хотя мне странно, что большой человек в Чечне в курсе моих маленьких забот.
— Ты достаточно взрослый человек, решай сам, я сказал и ушел. Ты остался и отвечаешь за свои действия.
* * *
Вскоре рядом с бредущим по улице стариком остановился “Мерседес”, задняя дверца открылась, Яндиев сел в машину и уехал.
Наблюдавший за ним Татаев подумал, что все происшедшее крайне странно, но лучше упустить выгоду, чем навлечь на себя гнев Шамиля Басаева.
Яндиев, откинувшись на упругое сиденье сказал:
— Передайте Льву Ивановичу, надеюсь, молодой волк понял меня правильно.
— Спасибо, отец, — ответил Станислав и вылетел на Окружную дорогу.
* * *
А в квартире, где жили посол с семьей и бывшие воины-интернационалисты, а ныне бомжи и преступники, стояла гнетущая тишина.
Сегодня Рафик вновь звонил в посольство, тот же мужской голос поинтересовался, как здоровье детей и супруги, заверил, что Президент лично ознакомлен с делом. Ясно, жизни уважаемого господина посла и его семье не угрожает конкретная опасность, все заняты поисками альтернативного решения.
— Не ищите автомат, по которому мы с вами разговариваем. Я не могу бросить семью, прийти в твой кабинет и набить тебе морду. Но когда-нибудь это обязательно произойдет, — Рафик повесил трубку, вошел в метро, затерялся в толпе, когда рядом с телефоном-автоматом остановилась оперативная машина. Генерал Кулагин взглянул на пустую кабинку, снял трубку городского телефона и набрал номер, по которому только что велся разговор. Когда номер ответил, Кулагин сказал:
