— Да хоть его! — радостно ткнул в него пальцем предмет его вожделения и восхищения. — Эй, пойдешь с нами?
— Да это же Красная Шапка! — брезгливо сказал дружинник, когда Полено осторожно вышел на свет.
— Ну и что? — Милорада явно уже закусила удила. — Разве он не может нас охранять в страшном темном лесу?
— Могу, мля, еще как, — как можно солиднее подтвердил Полено. — У меня, твою мать, и собака охранная есть! Урод, голос!
Урод подозрительно оглядел новых знакомых обожаемого хозяина и, сочтя их достойными внимания, вежливо гавкнул, подтверждая свою собачью сущность.
— Ой, какой блохастый зверь! — вздрогнула Милонега.
— А по-моему, очень миленькая собачка, — не рискуя, впрочем, приближаться к четвероногому охраннику, возразила Милорада.
Так началась новая жизнь бойца Полено.
— А у него нет… м-м-м… другой клички? — поинтересовалась Милорада.
— Что ж он, мля, бандит, чтобы кличку иметь? — оскорбился Полено.
— Такая симпатичная собака. Мне неудобно ее звать Уродом, — оправдалась фея.
Полено почесал пятерней в затылке и выдал:
— Зови по-другому. Ему по фигу.
Урод согласно гавкнул. Милорада ему нравилась. При ней всегда была вкусная еда, а ошейник, нацепленный силком на его тощую шею, совершенно изгнал надоедливых блох. Милорада рассеянно почесала пса за ухом.
— Я буду звать тебя Зверем, — решила она.
— По прозвищу «Зверь», — хохотнул Полено, но под укоризненным взглядом феи немедленно смешался.
Первый раз в жизни боец не знал, как следует себя вести. До этого его женщинами были или понятные до кишок Красные Шапки, или падкие до цацек человские бабы. С Красными Шапочками следовало делиться добытой выпивкой и рассказывать похабные анекдоты. После этого они делались мягкими и начинали называть бойца Полешком. Человским же красоткам хватало пары дешевых побрякушек. Милорада же представлялась Полену существом загадочным. Над анекдотами она не смеялась, от виски — даже очень хорошего — воротила нос, а цацки окидывала задумчивым взглядом и говорила, что они не подходят ей по стилю. И упорно не желала давать, хотя в историях, которые он не раз слышал от приятелей, все было гораздо проще и доступнее.
* * *
— Приперся, ка-а-азёл? — растягивая слова поинтересовался Малява, стоящий на воротах как бы в охране.
— А чё? — осторожно спросил Полено. — Бить будут?
— А то, — солидно подтвердил Малява.
— Хреново, мля, — расстроился Полено.
Мордобитие его ничуть не устраивало. И все же пришлось идти — просить совета следовало у кого-то из более опытных собратьев.
— Ждать, Урод, — бросил он.
Малява набычился.
— Да я не тебе, — отмахнулся Полено.
— А, ну ладно, — успокоился Малява и обратно приступил к несению своей службы: обозрел окрестности цепким взглядом и приложился к бутылке, дабы цепкость не угасала.
— Коробка! — позвал он, едва переступив порог «Средства от перхоти».
За время его отсутствия здесь ровно ничего не изменилось. Кто-то гордо писал в окно. Кто-то сосредоточенно бил лицо завалившемуся под стол противнику. Двое Дуричей на спор били пустые бутылки о собственные головы. По трактиру разливался соблазнительный аромат рома: наверное, кто-то по глупости раскокал форму, расплескав содержание по полу. И верно — юный Гнилич нервно рыдал в углу над «розочкой». Оглядев все это орлиным взором, Полено повторил свой призыв.
— О! Цирк уехал, а клоуны вернулись! — возрадовался Коробка, выползая откуда-то справа.
За собой он тащил бутыль неопределенного вида, но, что радовало, весьма объемистую.
— Я — Полено, — как можно холоднее напомнил новоприбывший. — Ты, мля, меня помнишь?
— Смутно, — признался один из самых языкастых представителей клана Шибзичей, не испытывая, впрочем, даже намека на раскаяние.
— Садись, — веско сказал Полено. — Говорить будем.
О крышку стола звякнула бутыль.
— Это дело! — одобрил Коробка.
— А теперь, — дождавшись, когда Шибзич оторвется от дармового виски, произнес Полено. — Расскажи еще раз, как ты поимел фею.
— А хрен ее знает, — простодушно отозвался Коробка: — Сама дала. Я ее, фурищу, не звал.
— Хреново, мля, — заключил Полено.
— А что? — с жадным любопытством спросил Коробка. — Что, к тебе Плесень клеится?
— Почему — плесень, — не понял юный и наивный Полено.
— Потому что зеленая! — мерзко расхохотался Шибзич.
— А я думал, ты какие секреты знаешь, — протянул разочарованный боец.
— Я все знаю! — уверил Коробка и на лице его отразилось ровно то же, что он утверждал — всезнание.
— Тогда, мля, вот как, — решился Полено. — Я подклеил фею. Она не дает. Чё делать?
— Я тебе, мля, чё, техподдержка? — чувство юмора Коробки начало уже доставать Полено. — Это я шутю так. Короче, слушай сюда. Спой ей песню про любовь под этим, как её, балконом.
— Любовь под балконом? — Полено наморщил лоб.
— Нет, фебил, — рассердился Коробка: — Петь поф балконом. Бабы такое обожают!
— А если я магнитофон посильнее врублю? — осторожно поинтересовался ленивый Ромео. — Не даст, не?
— Ну ты, мля, не фурак… — опытный Шибзич выпятил нижнюю губу. — И виски фохлестать, и навам навалять. Не, тут нужен феликатный пофхоф. Бабы они такие. Им нафо, чтобы самолично, да со страфанием в голосе. Чтоб, мля, собственного сочинения: романтика, там, луна и всё такое…
Полено представил себе всё такое и ему стало немного жутко. Песни он сочинять, конечно, умел, но в основном про мордобой и распитие. А вот чтобы про луну…
— А кто это у нас тут пожаловал? — обманчиво ласково и интеллигентно произнесли у Полена над ухом.
— А я че? Я ничё… — забормотал Полено, но было уже поздно.
С радостным гиканьем Красные Шапки навалились на неожиданное развлечение. Еще бы! В этой компании почти каждый имел свой собственный счет к не по годам крезанутому Полену.
* * *
Фанера пнул бесчувственное тело и резюмировал:
— В расчете!
Но Полено этого уже не услышал. В тех посттравматических мирах, где ныне пребывало его сознание, он уже сочинял балладу про любовь.
* * *
Окольными кустами Полено пробирался к стенам Резиденции Зеленого Дома. Моряны не приближались, чураясь устойчивого алкогольного аромата, облаком окутывающего Красную Шапку. Полено отхлебнул еще чуток из припасенной бутылки, дабы привести мозги в порядок и, аккомпанируя себе неритмичным звяканьем детского бубна, запел.
