Тем временем потихоньку начался огневой контакт — флагман противника «Ретвизан» прошел точку поворота. Ему засчитали три попадания, в результате которых он лишился одной из шестидюймовок правого борта и узла скорости. Последовал обстрел идущего вторым «Саши Третьего»… Наши пока обходились без потерь. А «Света» наконец оказалась точно по курсу флагмана! Тут же два миноносца выскочили вперед и подожгли контейнеры с дымовухой — якобы скрыть «Свету» от прицельного огня противника, а на самом деле — чтобы никто не видел, чем она теперь занимается. Весь наш запас «плавучих мин», то есть здоровенных деревянных чурок, был сосредоточен на «Свете» и оставшемся миноносце — они были завалены дровами чуть ли не по мостик. Теперь пришло время им избавляться от хлама на палубе…
Оставалось надеяться, что группа офицеров небогатовского штаба не зря два дня пыталась найти методики учета ветров и течений при сбросе «подарков» Макарову. Собственно, задача «Светланы» на этом была выполнена, дальше ей следовало, пользуясь преимуществом в скорости, удирать куда-нибудь, желательно, конечно, на пути снабжения противника, только туда ведь могут и не пустить… Но генерал-адмирал пошел на отсебятину.
Продолжая прежний курс, «Светлана» теперь оказалась слева от флагмана, примерно в пяти милях. И вдруг она сбросила скорость и открыла огонь по «Ретвизану»! Макаров оказался в интересном положении. Результативность огня засчитывали по предварительным стрельбам, а на них только «Света» показала попадания из шести дюймов с такой дистанции! То есть отвечать из орудий вспомогательного калибра он не мог. Блин, если бы он слегка отвернул и сократил дистанцию с обнаглевшим генерал-адмиралом, весь наш план пошел бы насмарку! Но Макаров решил не обращать внимания, к месту событий приближались «Новик» с «Палладой»: мол, они разберутся… А пока «Света» деловито жгла боезапас — каждую минуту «Ретвизану» засчитывали по попаданию.
У наших броненосцев дела шли строго по плану, то есть весьма хреново. Головной «Сисой» словил уже с десяток снарядов главного калибра, лишился командира, половины офицеров и трети артиллерии. Шедший за ним «Ушаков» с Небогатовым на борту пока держался, а вот «Николаю Первому» не повезло — на втором попадании ему выпало: «Взрыв носовых погребов», — и теперь он болтался в стороне от строя с единственной пушкой и без хода. Затесавшемуся среди броненосцев «Бояну» тоже досталось, а вот «Аскольд» под шумок сбежал. Нечего ему было делать в этой свалке, пусть лучше попробует прорваться к так называемому месту высадки…
Но все на свете имеет один конец, и «Ретвизан» все-таки доплыл до чурок. Посредники на его борту вдруг обнаружили, что море больше напоминает суп с фрикадельками, и пошли доклады — первая мина есть, вторая… На третьей броненосец «затонул со всем экипажем». Только что эскадра Макарова являла собой образец прекрасно управляемого соединения — но вот командир «погиб», и оно превратилось в толпу. Шедший вторым «Саша Третий», вместо того чтоб ударить по тормозам (или что там у него вместо них, контрпар?), попытался отвернуть и тоже вляпался в мину. «Ослябя», обходя мины, оказался под огнем практически всей нашей эскадры, сам находясь носом к ней… Чаши весов Фортуны начали клониться в другую сторону. Или это у Фемиды весы? В общем, южным стало нехорошо.
А я тем временем удалялся от места событий — мой корабль, к удивлению посредника, держал курс на Выборг. Справа на горизонте мелькнул и исчез дымящий всеми пятью трубами «Аскольд» — он спешил к Пулкову. Потихоньку приближался ранний осенний вечер, я стал распаковывать один из чемоданов.
Когда в состав группы северных был включен «Забияка», я как-то не обратил внимания на этот факт, но стоило только увидеть этот «крейсер» вживую… Речной трамвайчик вы себе представляете? Вот и это было нечто вроде того, только малость подлиннее и с мачтами. На его мостике еще можно было чувствовать себя капитаном Бладом, но уж никак не адмиралом Уриу, не говоря уж о Того с Камимурой. Поэтому я, подумав, решил использовать этого мелкого «Забияку» для мелкой пакости южным. Теперь он всю ночь должен был потихоньку красться вдоль берега, чтобы к утру оказаться в Маркизовой луже, между Кронштадтом и Питером. Свободные от вахты матросы сколачивали из находившихся на борту досок нечто условно-шарообразное. Посредник сообщил об этой деятельности в свой штаб, но, судя по всему, никаких инструкций не получил и теперь с интересом ждал развития событий. Наконец, часов в пять утра капитан сообщил мне, что мы на месте.
В воду полетели сделанные за ночь гибриды противотанковых ежей с собачьими будками. А матросы бодро расставляли на палубе извлеченную из моих чемоданов загодя приобретенную в Москве нашего времени китайскую пиротехнику.
— Давайте, ребята, дергайте за веревочки, — предложил я. Вокруг завыло, засвистело, заухало… В небе расцветали невиданные тут разноцветные фейерверки.
— Что это? — спросил малость обалдевший посредник.
— А это мы прорвались к вражеской столице, — я махнул рукой в сторону спящего Питера, — завалили всю бухту самодельными минами и вот теперь обстреливаем правительственные здания. В регламенте учений такого нет, это я просто из любви к искусству разыграл небольшой этюдик… Правда, красиво вышло, ни одна собака даже и не почесалась…
Окончание учений я банально проспал — как лег после своего салюта, так и встал в два часа на следующий день, когда войнушка уже завершилась. Я без особой спешки пообедал на корабле и сошел на берег. Дожидаться общего разбора учений смысла не было, в Георгиевске полно дел, Михаил по пути на Волгу туда обязательно заскочит, да и с Гошей мы будем обсуждать результаты именно там. В Гатчине я написал генерал-адмиралу поздравительное письмо, сделав упор на его блестящую импровизацию, в значительной мере определившую исход гогландского сражения. Письмо заканчивалось словами: «Так что сами видите, зря вы сомневались в своих способностях руководить современным морским боем». Отправив эту хвалебную оду с нарочным, я сел на борт № 1 и отбыл в Георгиевск.
Через пару дней туда прибыл Михаил, привез официальные результаты учений. По очкам выиграли северные. Выход на коммуникации противника осуществили обе стороны, но мы успели раньше. Прорыв к месту высадки десанта получился только у нас. Бой у Гогланда был признан победой южных — мы действительно потеряли на один корабль больше. Правда, учитывая, какие корабли имелись у обеих сторон, результат получался неоднозначный. Макаров ходил хмурый и говорил, что недооценил значения мин как наступательного оружия.
— Как у вас получилось поднять «пересвет» на пять километров? — задал наконец Мишель не дававший ему покоя вопрос.
— Вам как отвечать, господин полковник, с соблюдением правил хорошего тона и субординации или как есть? — поинтересовался я.
— Как есть, — несколько напряглось младшее высочество.
— Потому что я думал головой, а не задницей! Вы что, не понимали простую вещь: в тех условиях высота полета имеет решающее значение? Или за время своего начальствования успели забыть и тот минимум теории, который я давал вам в школе? Отвечайте мне, что делает в моторах «тузика» и «бобика» высотный корректор?
