В общем, сначала я предложил им поставить ТЭЦ на Дворцовой площади. Пока Гоша с Машей молчали, онемев от такого святотатства, я успел описать сияющие перспективы:
– Разумеется, это будет не серая бетонная коробка, а памятник архитектуры в стиле барокко! Или, наоборот, а-ля ампир, я в них плохо разбираюсь. Титанов поставим трубу держать! То есть атлантов, я хотел сказать. Но не таких неприличных, как у Эрмитажа, а развернутых кормой к публике, руками они будут в трубу упираться. На самой трубе сделаем завитушки, а на самом верху – скульптуру! Есть же тут на площади какой-то столб со статуей, так вот, пусть еще один будет, только повыше и потолще.
Переждав бурю возмущения, в процессе которой мне сообщили много нового про мой художественный вкус, я с расстроенным видом и скорбью в голосе сдался:
– Ладно, что с вами сделаешь… Тогда построим ее во внутреннем дворе Адмиралтейства. Давно, кстати, пора стоящие там сараи снести, а то с Невы не вид, а сплошная похабель! Это я еще в позапрошлом году заметил, когда смотрел, откуда Маше анархисты будут в окна стрелять. Но моих атлантов-трубодержцев не троньте! Будете саботировать – сам эскизы нарисую, во всю ширь своего художественного таланта.
Несколько забегая вперед, не могу не похвастаться – мои атланты стали еще одной достопримечательностью Питера. И, начиная с осени десятого года, Адмиралтейство называли уже не «Под шпицем», а исключительно «Три жопы».
Тем временем Татьяна доложила о первых результатах разработки подозрительных, с точки зрения Рекса, личностей.
– Старший истопник Клюев – просто дурак. Но его помощник – интересная личность. Я пока не отправляла его на интенсивный допрос, рано. Знаете, где он служил до Зимнего? В Министерстве внутренних дел, причем устроился туда по протекции, правда, чьей именно, уже вряд ли получится точно установить. Но уволился он оттуда на следующий день после смерти Витте! И полгода его вообще никто не видел. А потом он снова появился и еще год ждал, когда в Зимнем место освободится, на что жил при этом, неясно. В общем, есть над чем поработать. Легенда для него – что кто-то украл нитку жемчуга у императрицы, и якобы им со старшим шьют это дело.
– Так, а что с тем, на кого Рекс окрысился?
– Увы, шеф, конфуз. Самый настоящий, я все проверила. Этот швейцар – он обыкновенный владелец кошки. И угораздило же его утром, перед проверкой, утопить трех котят! Кошка родила пятерых, но он знает, что больше двух ей все равно не выкормить. Я его уже перевела из камеры на второй этаж, обеды ему из столовой таскают… Надо отпускать.
– Да, действительно, неудобно получилось… Беседовали-то с ним как?
– Стандартный допрос второй степени.
– Значит, дайте ему в порядке компенсации тысячу из моих средств. И еще одну – за то, что в Зимнем он больше работать не будет, пусть ищет другое место. Если захочет, может устраиваться здесь, в Гатчине, дверей тут много, а протекцию я ему составлю.
– Шеф, если разойдутся слухи, что человек за два дня, проведенных в гатчинских подвалах, получил две тысячи рублей, то вы представляете, сколько сюда сбежится желающих?
– Так предупредите, чтобы не болтал. А объяснение, откуда деньги, пусть дает самое простое: выполнял секретное поручение канцлера! Выполнил, мол, вот и получил награду.
Пожалуй, тут надо уточнить, что значит стандартный допрос. Став канцлером, я взял курс на формализацию работы своих спецслужб, и теперь их деятельность во многом регламентировалась соответствующими документами. Не так давно дошла очередь и до седьмого отдела: была написана «Инструкция о порядке проведения допросов при расследовании государственных преступлений». Там разъяснялось, что допрос может быть стандартным, интенсивным и форсированным, причем первые два делились на три степени. Первая степень стандартного допроса – это просто вежливая беседа под протокол. Вторая – допускаются элементы запугивания. Третья – допрашивать можно по ночам и вовсе круглосуточно, допустим показ интенсивных допросов. Интенсивный допрос подразумевал физические меры воздействия, причем для первой степени они не должны были оставлять внешних следов, для второй – не наносить необратимого вреда здоровью, а третья степень имела единственное ограничение – подследственный должен был остаться в живых. Форсированный же допрос мог применяться только в случае острого дефицита времени и исключительно в обстановке боевых действий или близкого теракта, в этом случае выживание подследственного по завершении процедуры не регламентировалось.
Да уж, документик тот еще! Но подписывать его надо, чтобы у власти не было соблазна когда-нибудь выдать такое за самоуправство исполнителей. Во-первых, не больно-то и поможет, а во-вторых, после этого лояльность новых исполнителей к этой власти станет весьма условным понятием. Так что, вздохнув, я написал внизу:
«Утверждаю. Найденов».
Тем временем события в Маньчжурии шли своим чередом. Каждый день около пяти утра китайцы начинали штурм первого укрепрайона. К двум часам, потеряв от пяти до десяти тысяч человек, они откатывались на исходные позиции. В шестнадцать часов та же история повторялась по новой и продолжалась примерно до двадцати двух, двадцати трех часов. Шлиффен считал, что это отвлекающая операция, а основной удар будет нанесен между вторым и третьим укрепрайонами. По его мнению, противник планировал, прорвавшись километров на пятьдесят, повернуть направо и далее наступать на Инкоу с целью перерезать железную дорогу и тем самым нарушить снабжение первого и второго укрепрайонов. По данным авиаразведки, народу на это дело бросалось около четырехсот тысяч, а количество армий непрерывно менялось от трех до пяти по причине перманентных реорганизаций – это мы знали уже на основе радиоперехватов и агентурных данных. Авиации противника в воздухе пока не замечалось, из наших летали только разведчики, да и то не очень часто.
Гоша издал указ, где, как и обещал, объявил Желтое и Восточно-Китайское моря зоной боевых действий, в которой можно находиться только с разрешения русской или курильской администраций. И флот Одуванчика на следующий же день вышел в море, надеясь прихватить несколько не успевших разбежаться нарушителей.
Кроме указа, русский император обнародовал еще и обращение к мировому сообществу, в котором предлагал считать нападение без объявления войны преступлением, а совершивших его – военными преступниками, подлежащими международному суду с последующим повешением. Прогрессивная часть этого сообщества в лице кайзера, микадо, черногорского императора и непонятно как оказавшего в данной компании султана немедленно выразила свое одобрение, и Георгий Первый поручил канцлеру озаботиться организацией Международного трибунала. В «Пари Суар» тут же появилась статейка, где автор задавался вопросом: в каком пространственном положении и за какой именно орган я буду вешать Сунь Ятсена и кто составит ему компанию в этом интересном процессе? Я же опубликовал заранее написанный труд «Размышления о войне», в котором пытался убедить читателей, что преступлением является всякая агрессия, а не только необъявленная. «Пусть руководство стран-агрессоров знает, – с пафосом восклицал я, – что теперь война лично для него может кончиться не подписанием насколько-то там невыгодного мира, а хорошо намыленной веревкой!» По донесениям разведки, в ответ на мой труд в Англии уже писалось два документа. Первый из них был заявлением Форин Офис, где обращалось внимание, что статья подписана просто «Георгий Найденов», без указания должностей. И Англия надеется, что эта писанина действительно является плодом переутомления чрезвычайно загруженного в последнее время Найденова, а не официальной позицией Российской империи. В общем, они все поняли правильно – пока я их просто слегка пугал как частное лицо. Второй же документ был частным письмом от короля Эдика, в котором он убеждал меня в своем безграничном миролюбии и намекал, что в английской системе власти нельзя безоговорочно относить короля к высшему руководству.
