Когда я пришел, величество вяло переругивалось с Макаровым по поводу оценки действий командования эскадры. Макаров считал, что дядя Алексей все сделал правильно и лично он на его месте поступил бы точно так же. Гоша же склонялся к мысли, что крейсер водоизмещением в пять тысяч тонн – не такая уж ценность, чтобы ради его сохранности рисковать застрять во льдах всем остальным.
Эта эскадра состояла в основном из крейсеров-пятитысячников, но в трех ипостасях. Два из них были закончены как эскортные авианосцы на десять – пятнадцать машин, два – как носители крылатых ракет, и два остались просто легкими крейсерами – как раз такой и маялся теперь с течью. Вся серия в качестве движков имела тринклеры общей мощностью в тридцать килоконей, и, хотя теоретически они могли проделать весь путь на одной заправке, в состав эскадры был включен и небольшой танкер. Флагманом же являлся линейный крейсер «Севастополь», а дорогу прокладывали эскадренные ледоколы «Арктика» и «Антарктика».
Тем временем на узел связи зашла Маша – поинтересоваться, чем таким любопытным занят ее благоверный. Вникнув в проблему, она заявила нам с Гошей:
– Дядя Алексей мало того что герой, так еще и умный человек. Ведь по результатам этого похода будет высчитываться страховка на Севморпути, а значит, и стоимость фрахта! Так что это действительно важно, дойти без потерь. Поэтому вы лучше думайте, чем его таким особенным наградить по завершении, у него же и звание уже самое высокое во флоте, и орденов полный комплект. Дядь Жора, а нельзя эту операцию по отлову китайцев для работы на Транссибе представить в несколько более драматическом виде? Чтобы было как с тем медведем, которого «поймал» недотепа-охотник. Пострелять, потом еще пару бомб куда-нибудь сбросить и объявить, что вот буквально чудом удалось предотвратить прорыв – это можно будет неплохо обыграть.
– Так ведь вакуумные-то бомбы – штучный товар, каждая тысяч по двести стоит, между прочим! Да, на всякий случай – я их тут эфирными назвал.
– Эфирные или кефирные – дело твое, но они есть?
– Есть.
– Тогда в чем вопрос? Хотя… раз деньги тратятся на нужды моего департамента, они должны быть возмещены. Ладно, выделю из своих карманных – за ужином не забудь напомнить, а то сам видишь: я сейчас в платье, а в нем карманов нет. Значит, послезавтра еще пару взрывов, договорились? Потом – соответствующая кампания в прессе. И к ужину не опаздывайте – у них там, в море Лаптевых, все равно уже ночь, им спать надо, а не читать ваши радиограммы. Ладно, я пошла, но имейте в виду – про ужин я напоминала не просто так.
– Ее величество права, – согласился Макаров, когда Маша вышла – не надо нам вмешиваться, на месте виднее. Я тоже пойду к себе. Да, Георгий Андреевич, долго еще это безобразие у нас во дворе продолжаться будет? Очень уж шумно там ваш объект строят.
– Настоящему моряку, – предположил я, – работать не помешает не то что шум стройки, но и стрельба из главного калибра. Или у вас там не моряки, а канцелярские крысы? Тогда могу выделить два десятка наушников.
За ужином Маша объяснила, для чего ей понадобилось мое присутствие.
– Это, конечно, все на уровне интуиции, – задумчиво сказала она, выковыривая что-то из салата, – но мне кажется, что под Черчилля копают, причем именно в финансовых кругах. И не только английских, но вроде бы и американских тоже… Попробуй прояснить, с чего бы это? Или он уже давно твой человек?
– Нет, не мой, и что под него копают – я это первый раз слышу. Но поточнее разузнать попытаюсь, оно действительно интересно. Мой – не мой, но вдруг он просто хороший человек?
– Ага, – хмыкнула Маша, – сам же говорил, что при авторитаризме во власть еще может как-то попасть порядочный индивидуум и даже там таковым и остаться, а при демократии – никогда.
– Я немножко не так говорил. И при демократии он может туда попасть, но только как фигура, кем-то играемая втемную. Но потом он или оскотинится и дальше будет сознательно работать на своих настоящих хозяев, или озвереет. Может, даже и сожрет тех хозяев, но потом другие сожрут его. А Черчилль – политик еще довольно начинающий, совсем недавно на бурской войне геройствовал, да еще поднимал голос против концлагерей и прочих изобретений победивших англичан. Так что вполне может в нем остаться немножко человеческого, он же сейчас не премьер образца сороковых годов, а всего лишь первый лорд адмиралтейства, да и то меньше года как сидящий на этой должности. В общем, присмотрюсь я, кому это там наш Уинстон Рэндольфович мешает, и, как что интересное узнаю, обязательно вам расскажу. А московские самолетики-гиганты – они как, помогли в нелегком труде доения друзей?
– Процесс только начат, – пояснила Маша, – но мне, между прочим, тоже личный самолет нужен, так что когда такой у тебя можно будет купить?
Я с недоумением посмотрел на племянницу.
– Машенька, – наконец сказал я, – ты, ей-богу, переутомилась. Гоша, да что же ты за женой не следишь! А то совсем у нее мозги от перенапряжения в трубочку свернутся, и что мы тогда делать будем?
– А в чем дело-то, я ведь тоже хотел как-нибудь с тобой про этот «Грифон» поговорить, – не понял император.
– А в том, что если, например, ты владеешь компанией, производящей какую-нибудь дерьмоколу, рекламируемую на всех углах как вершину прогресса, символ нового образа жизни и вообще лекарство от всего, то будь готов к тому, что иногда, под объективами, тебе придется разок-другой и отхлебнуть этой дряни – издержки профессии, так сказать. Но если ты, поверив рекламе, начнешь ее регулярно жрать литрами – это уже повод проконсультироваться с психиатром. Ну сами подумайте: это же первый действительно тяжелый цельнометаллический самолет!
– Но ведь он уже кучу рекордов поставил, – не поняла Маша.
– Ага – высоты, дальности и грузоподъемности. Но тут выбирать надо не два из трех, как в анекдоте, а всего одно. На девять километров может подняться пустой самолет с минимальным запасом бензина. Он может пролететь шесть тысяч километров, но только вообще без груза и на высоте два километра. Наконец, он может поднять восемь тонн, но не пролетит с ними и тысячи, причем тоже невысоко. Плюс к этому управлять им могут только феноменально сильные пилоты, а в плохую погоду и у них не больно-то получается. В общем, должен же был Гольденберг на чем-то учиться делать тяжелые машины? Будем надеяться, что в следующий раз у него получится что-нибудь поприличней, потому как уже есть чем загрузить такой самолет. Объемно-детонирующий боеприпас мы наконец-то довели до нормального вида, и семи лет не прошло с начала работ, а он уже такой, что и миру показать не стыдно. В отличие от тех хлопушек, которыми мы в Пуле стекла били. Кстати, надо наши эфирные бомбы предложить кайзеру, в серийном производстве цена должна заметно упасть, а дирижаблей, способных поднять семь тонн и довольно далеко унести, у немцев много.
– И в какую себестоимость ты собираешься уложиться?
– Да тысяч в десять.
– Тогда не так надо делать, – встрепенулась Маша, – это про деньги, которые я тебе сейчас собиралась дать. Дня три потерпишь? Я эти четыреста тысяч официально пожертвую как мой личный вклад в дело приближения победы, а о том, с какими мучениями я их от сердца отрывала, мои референты сами напишут. Ну и Вилли как старому знакомому, мы их будем толкать совсем по дешевке – тысяч по сто двадцать, а потом и вовсе по сто.
