– Опять? – удивился я. – Сколько можно восставать, блин, на одном и том же месте… Сейчас-то там кто против кого?
– Восстание подняли евреи, – пояснил секретарь, – а вот против кого – ни в одной радиограмме не говорится. Надо думать, или против поляков, или против австрийцев, больше там вроде никого и нет.
Я взял тексты двух радиограмм и прошел в кабинет. Прочитал сам, отложил… Да, дело ясное, что дело темное. И, главное, ведь только вчера говорил по телефону с Немнихером, и тот ни полусловом не обмолвился ни о каких восстаниях! Это, конечно, могло означать, что данный господин ведет двойную игру, но подобное мне представлялось маловероятным. Вариант, что восстание готовилось в Израиле, а Арон Самуилович об этом не знал, я даже не стал рассматривать, потому как быть не в курсе таких вещей этот пройдоха ну никак не мог. Я уже совсем было собрался приказать дать прямую связь с израильским МИДом, но оттуда меня опередили. И вскоре я слушал взволнованный голос еврейского министра иностранных дел:
– Георгий Андреевич, вы, наверное, в курсе последних новостей из Варшавы…
– А как же, – буркнул я, – довольно интересные новости, между прочим. Как это вас угораздило?
Несмотря на то что разговор шел по телефону, я четко понял, что в данный момент собеседник прижал лапки к груди, причем ухитрился сделать это не отрывая трубки от уха.
– Ваше высочество, для нас это даже большая неожиданность, чем для вас! – клятвенно заверил меня Немнихер.
– Тогда мне не очень понятно, почему вы до сих пор находитесь в Тель-Авиве. Вы же министр иностранных дел, и какие такие иностранные дела могут быть в самом центре израильской территории, тогда как в Польше, которая, как ее ни считай, по отношению к Израилю самая что ни на есть иная страна, творятся столь интересные вещи?
В общем, мы договорились, что к вечеру Арон Самуилович на своей «Кошке» прибудет в Иркутск, где его уже будет ждать «Пчелка», на которой он тут же вылетит в Питер.
Пока дипломат летел, ситуация начала помаленьку проясняться. Утром второго марта в Варшаве заработала мощная радиостанция, которая огласила обращения штаба восстания ко всей Польше, где содержался призыв поддержать варшавян, а также к российскому императору. В этой части объяснялось, что власть находится в руках патриотов, верных подданных Российской империи, которые таким образом принимают посильное участие в борьбе этой самой империи против мировой финансовой олигархии. Ну а дальше там шло то, что лично у меня ассоциировалось только с истошным воплем «помогите!!!». В общем, было понятно, что через день-другой австрийцы с еще оставшимися в Польше англичанами опомнятся и раскатают это восстание в блин, причем, скорее всего, вместе с Варшавой.
Кстати, эти патриоты вообще-то хотели арестовать Пилсудского, но у них не получилось. И хорошо, подумал я, а то ведь наверняка повесили бы, а мы разбирайся потом, настоящий он был или поддельный. Нет уж, это мы сделаем сами, после войны и с соблюдением всех формальностей.
Причиной же заварушки стало понимание тамошним населением двух простых фактов: дни независимой Польши сочтены, это раз, и двери Магаданской губернии гостеприимно распахнуты, это два. Получать индульгенции индивидуальным порядком было уже поздно, и вот, значит, некую инициативную группу вдруг охватил мощный приступ патриотизма.
Генерал Ноги уже прислал шифрограмму, в которой он утверждал, что прямой удар от Бреста на Варшаву вполне по силам его армии. В ответ ему пришел мой (как заместителя главнокомандующего) приказ быть готовым к наступлению, начиная с пятого марта. Но все-таки не очень мне нравилась мысль, что для спасения непонятно откуда вылезших инсургентов придется штурмовать построенный по всем правилам укрепрайон. Правда, на штурм пойдут в основном японцы, а у них на островах уже вроде наблюдаются признаки перенаселения, но все равно нехорошо.
Так что я приказал рассмотреть возможность и одновременного удара с другой стороны, то есть из Германии, где сейчас находилась отведенная из Франции часть конно-механизированной группы Богаевского. Примерно треть, потому что совсем убирать наши войска было рано, без них Вторую коммуну очень быстро придавили бы.
Вечером второго марта, когда самолет с Немнихером был уже в полутора часах лета от Гатчины, мне принесли на прослушивание пленку с гимном Социалистической Республики Израиль. Его написанием занималась госпожа президент, то есть Маша, а для сочинения слов в Зимний было прикомандировано два поэта. Вроде работа была закончена, но я попросил дать послушать это произведение мне, прежде чем оно будет во всеуслышание озвучено на аэродроме в честь прилета Немнихера.
А ничего так, подумал я, выключая магнитофон. Племянница не стала сочинять какую-то отсебятину, а просто переложила «Дом восходящего солнца» для духового оркестра. Что касается текста гимна, то я так и не мог понять, на идиш он или на иврите, но звучало красиво. Там даже имелось два знакомых слова – «социализм» и «паровоз».
В общем, получилось заметно лучше, чем в первый раз, мысленно усмехнулся я. Ибо это была не первая попытка ее величества Маши сочинить государственный гимн. Еще в июле четвертого года состоялся ее дебют на этом поприще, когда она написала его для своего Курильского королевства. Но ноты с текстом передавались на Шикотан по радио, а тогда мы еще только учились обеспечивать связь на такие расстояния. В общем, в результате всяких накладок и помех гимн дошел до Шикотана не полностью. Очень не полностью, ибо слова вообще потерялись, а из нот там приняли только одну. Королеве же стало не до всяких там гимнов, потому как началась подготовка к ее свадьбе… В общем, когда мы спохватились, то оказалось, что курильский гимн уже широко известен в мире, и его популярности вовсе не мешает тот факт, что он состоит из одной-единственной ноты «ля».
Оставшееся до прилета Немнихера время я употребил на чтение обзора материалов разведки – как агентурной, так и авиационной – по польскому вопросу. То, что восстание не липовое, мне подтвердили еще вчера днем, а сейчас уже появились кое-какие подробности.
Арон Самуилович, несмотря на усталость после полуторасуточного перелета, отдыхать отказался и попросил принять его сразу, что я и сделал. Мне было просто интересно – ну какие сейчас деньги могут быть в Варшаве? Или что, кроме них, могло так повлиять на министра иностранных дел? После просмотра разведывательных материалов у меня появились кое-какие предположения, но их еще предстояло проверить.
Первое, что спросил у меня Немнихер после взаимных приветствий, это есть ли у меня возможность как можно быстрее переправить его в Варшаву.
– Ну вы меня прямо обижаете, – пожурил я его, – у меня много чего есть, а тут такая мелочь. «Страхухоль» я вам дам, истребительное прикрытие обеспечит Ставка, аэродром на контролируемой восставшими территории есть. Единственно, я бы не советовал лететь прямо сейчас, потому как этот аэродром, судя по докладу, весьма хреноватый, и ночью велик риск поломаться при посадке.
И хотя мне по-прежнему были не очень ясны мотивы, подвигнувшие моего вообще-то довольно осторожного гостя на не такое уж безопасное путешествие, я решил немного блефануть:
