Я пришел домой, а мои девицы
Замужем обе…
Невесть откуда вылетел на жеребце с развевающимся хвостом мальчишка, увидел Читтак со спутниками и, развернувшись, рванул к аулу.
— Дяденьки подъезжают! И Читтак с Марикк с ними!
Услышав долгожданную весть, старейшина встрепенулся и суетливо принялся мотаться по комнатам, восклицая:
— Эх! Дождался!
А у окна баба раскудахталась:
— Вот появились! Четыре человека! Нет… пятеро… две женщины…
Аксакал, услышав о дочерях, не в силах был уже усидеть, словно в бок его толкнули.
Мечта аксакала Хоррисана увидеть старшего зятя с внучкой и дочерью уже сбылась, и он уже ставил белую юрту для молодоженов. Девочек он не видел с того дня, как Читтак уехала с мужем, решив забрать с собой и Марикк. Припоминая известную поговорку о том, что даже к шестилетнему ребенку, ежели он приехал издалека, хозяин, пусть он и старик, обязан выйти навстречу и первым поприветствовать его, старейшина Хоррисан решился выбраться из дома и встретить гостей, как полагается.
Вышел, а они в ту же минуту скопом подъехали.
Первым спрыгнул, ловко, почти как настоящий кочевник, Бровченко, поздоровался и, указывая на последовавшего за ним Коркунова, представил его:
— Вот ваш второй зять. Зовут его Коркунов.
— Йо, как поживаешь, дорогой? — произнес оторопевший аксакал.
За мужем, ведя с собой дочку, подошла к отцу Читтак и протянула к нему руку.
— Это ты, Читтак, дорогая? — Голос аксакала дрогнул, глаза намокли.
Глубоко вдохнув, едва смог удержать слезы.
Читтак стояла печальная, не поднимая глаз.
— Как ты? Здорова, дорогая? — спросил ее аксакал, внимательно разглядывая круглый живот.
— Хвала Вечному Небу и Священной Луне!
— Вижу, вижу! Сына ждешь? Наследника рода?
В это время женщины рода повели Марикк к юрте молодоженов, обошли ее вместе с нею и ввели внутрь.
Стали подходить сородичи, здороваться. Старейшина распорядился:
— Хватит, дайте дорогу! Пусть в дом войдут!
Гости вошли в комнаты. А с ними и сам аксакал.
Женщины кинулись искать занавес для невесты, но старейшина пресек их суету:
— Оставьте, не носитесь тут! — И Марикк: — Не стесняйся, светик! Тебе можно! Не к месту сейчас всякие церемонии.
Та между тем и не думала смущаться.
А бабы все шумели:
— Э, каков старец! Дети приехали! Полная чаша! Ну, доволен? А этот парень тоже зять, значит? Желаем долго жить да любить молодым! Блага всем вашим детям!
Старейшина действительно был доволен. Две дочери теперь замужем за почтенными людьми… Пусть и чужинцы, не из этого мира.
Внесли мешки с подарками, разместились. Старейшина ушел во двор и принялся резать с работниками барана.
Наконец, Хоррисан затворил сараи, остальные прибрались в доме, разожгли печь. Его старшая жена, почтенная тетка лет пятидесяти, старуха по-здешнему, важно переваливаясь, командовала служанками и младшими родственницами. Те выбивали пыль из кошм, трясли ковры.
А младшая, любимая доченька Хоррисана, Арма, в белом, развевающемся на ветру платье, звеня золотыми серьгами и серебряными подвесками, вытряхнула красно-желтые одеяла — на них будет сидеть ее сестра с мужем!
Хоррисан на свежем воздухе поразмышлял о том, что творится окрест, да о том, чем угостить почтенных подданных сардара Сантора.
А тем временем уже вовсю шипели, пыхтели и шкварчали казаны и котлы, капал жир с ивовых прутьев, усаженных отборным мясом.
Близился час угощения и трапезы.
Поглядывая на Читтак и Марикк, возвращавшихся с прогулки, Хоррисан не без удовольствия подумал: «Достойных жен я вырастил для достойных людей — дородны, белы и идут плавно».
Увидев, что его младшая дочь, подняв на руки дочурку Бровченко, собралась с ней выйти на воздух, старейшина сказал:
— Дай-ка ее мне, дорогая! — и, нежно обнюхав шейку ребенка, поцеловал в личико.
Настроение — уже душа пела.
— Ей, благодарение Небу!
Посмотрел на зятьев. Вроде по-старому они господа. Но на вид никакие не господа, а как будто свои, родные дети-сыновья.
Он не смог объяснить себе сам, что за чувства его одолевают. Ладно, время, видать, принадлежит таким. И при таких «родных господах» захотелось жить очень долго.
Пока молодые люди прогуливались, чаевничали у себя, старейшина заскочил в конюшню и велел взбить молоко всех семи кобылиц, вернулся и строго проверил, как вымели-прибрали гостевую юрту. Велел жене расстелить особо толстые одеяла для беременной Читтак.
Терпеливо выждав час, послал брата за молодежью. Появившихся на пороге Бровченко и Коркунова пригласил сесть во главе дастархана, а Читтак и Марикк усадил по правую руку от себя.
Мачеха сама принялась разливать по пиалам кумыс, щедро, старательно, не обделяя даже соседей и детей. А к младшей падчерице, Марикк, ну просто пристала:
— Пей, милая, пей! Дай-ка еще подолью!
Старейшина тоже не уставал потчевать зятьев:
— Почему не пьете, сынки? Ведь какой замечательный кумыс!
— Ох, отец, и рад бы, да уже напился! — отвечал Коркунов. — Дай дух переведу!
На что Хоррисан глубокомысленно и огорченно замечал:
— Ох, отвыкли вы там, в городе, от правильной еды!
На следующий день, само собой разумеется, Хоррисан устроил той. Хотел зарезать лошадь-трехлетку, но Бровченко настоял на годовалой. Тем более что десять родственных домов зарезали по барану.
Мясо в казаны не вмещалось, кумыс разве что в озеро не стекал, борцы играли плечами, всадники схватились в козлодрании, певцы дутары не оставляли…
С отцом Читтак была мягка, разговорчива, тиха, как и полагалось.
Не представляя, о чем говорить с дочерью, Хоррисан осведомился:
— Читтак, золотко! Слышал я, ты буквы разумеешь?
Та закивала.
— О! — всплеснул он руками. — Никак не пойму я затей сардара. Стоит ли баб учить читать? Все равно женщинам такими умными, как мужчины, никогда не стать!
Читтак не спорила.
Женщина задумалась и молча смотрела, как Арма играет на прибрежном песке с маленькой племянницей. Да, с Армой надо что-то решать. Сестренке двенадцать, носит уже длинные платья. Непременно надо забрать ее с собой в город и найти хорошего мужа.
«Сложно им будет меня понять, — думала Читтак. — Но что ее ждет, младшую, в роду не самом богатом, но гордом? Какой муж ей найдется? Нет, надо непременно поговорить с родичами и забрать сестру с собой».
