И человек этот размеренно двигался вперед.
Александр обреченно повернул стереотрубу, разглядывая жутко скалящиеся мертвые рты, ввалившиеся, полузакрытые глаза, старые, почерневшие раны.
Вот одного «удавленника» с высунутым языком клюнула в бок пуля, но он только споткнулся и спустя мгновение поднялся вновь.
Долетевшие до него из траншей возгласы оповестили, что не один он понял, с кем им предстоит сразиться…
«Чертовы колдуны! Почему не предупредили?!» — была последняя внятная мысль.
Бойцам ОГВ в определенном смысле повезло. Будь на их месте, допустим, американцы, хорошо знакомые с фильмами ужасов, или, скажем, обычные русские парни, но только из другого времени и другого мира, они наверняка в панике бросились бы наутек.
Но сейчас позиции занимали бывшие пионеры и нынешние комсомольцы, не верившие по большей части ни в Бога, ни в черта. А слова вроде «зомби» и «некромант» так вообще были для них пустым набором звуков. (Самые продвинутые разве что сочли бы последнего какой-нибудь помесью некрофила и наркомана.)
Именно поэтому, даже сообразив, что за противник сейчас перед ними, советские воины растерялись, оробели, но не испугались в полном смысле слова. Они просто не знали, что оживших мертвецов следует очень бояться. И уж подавно не имели представления, что воинские уставы и обычаи этого мира прямо предписывают войску при нападении «неупокоенных» спасаться бегством, предоставляя магам делать свое дело.
После минутной растерянности и матерной брани по адресу этого мира и магов бойцы принялись с удвоенной силой палить по атакующим.
И побежало по траншеям оказавшееся спасительным слово «биороботы»: именно так объяснили для себя солдаты происходящее. И подступавший испуг пропал — хотя и «био», но все же роботы. То есть нечто все же сделанное людьми.
Солдатская смекалка подсказала, что того, кого нельзя убить как живого человека, можно испортить. Стрелки начали брать прицел пониже, стараясь перебить «роботам» ноги. Или наоборот — целились тщательнее, чтобы разнести башку, выглядывавшую из-за щита.
Снайперы как бешеные загоняли обоймы в магазины «драгуновок», и вот уже позади наступавших остались первые поверженные. Растоптанные ногами «товарищей», с перебитыми конечностями, они все еще шевелились, хотя и были уже неопасны.
Заработала артиллерия.
Мины и снаряды рвались среди атакующих мертвецов, валя их наземь как кегли, пронзая тела роем осколков и разрывая в клочья самых неудачливых.
Но сбитые вставали, пронзенные насквозь не умирали и продолжали идти.
Взревели моторы танков и бэтээров — командир бронедивизиона, не дожидаясь команды, рванул в атаку.
Машины снесли первые ряды наступавших, а затем танкисты инстинктивно догадались, как нужно действовать. Проложив широкие просеки в толпе мертвецов (солдатам еще предстояло осознать всю нелепость этого словосочетания), машины дружно, по команде развернулись и вновь врубились с тыла в идущую неровным квадратом неживую силу противника. После чего двинулись параллельно фронту атаки, отсекая врага от уже недалеких позиций.
Стереотруба услужливо приближала все происходящее на поле боя, давая все еще не стряхнувшему оторопь Макееву возможность наблюдать жуткие противоестественные картины.
Вот огромный Т-72, вращаясь на месте, словно исполняя какой-то дикий танец, превращает штурмующих его зомби в смердящую кашу…
Вот медленно катится облепленный мертвецами, как муравьями, БТР, на крыше которого сидит невообразимая тварь с четырьмя руками — словно слепленная каким-то безумным могильщиком из кусков давно сгнивших трупов. Барабаня кулаками в броню, она отчаянно пытается перекусить пулеметный ствол…
Вот орда покойников окружает маленькую БРДМ (мать твою, да ведь это же машина Георгия!) и, вцепившись костлявыми пальцами в днище, опрокидывает ее будто фанерную игрушку. Девятимиллиметровые пули пулемета Воеводина, выпущенные в упор, буквально рубили мертвяков на куски или, попав в кость, просто сносили жертву наземь. Но на месте сбитых и порубленных возникали новые — двое вместо одного.
Выручил подоспевший Т-62.
У этих старых танков в боекомплекте еще сохранились картечные заряды. Всего лишь жестянки, набитые стальными шариками, вырывавшиеся из распоротой нарезами ствола оболочки, когда вылетал снаряд. Но действие их было просто убийственным, если так можно выразиться применительно к сражению с покойниками.
Вихрь металла буквально смёл шевелящуюся мертвую плоть с броника. Затем танк подъехал вплотную к машине Анохина и резко боднул ее, выпихивая из канавы…
Несмотря на всю мощь, немногочисленная бронетехника не могла полностью истребить всю орду воинственных трупов. Но благодаря ее появлению на поле боя нежить получила новую цель, которую атаковала со всем пылом, присущим поднятым из могил тварям, когда те сталкиваются с живыми.
Поэтому пехота получила возможность без помех отступить за загодя подготовленные укрепления.
На какое-то время войско мертвецов отползло обратно к горизонту, за холмы. Только кучки серого тряпья да долетавший с порывами ветра смрад тления говорил о недавно произошедшем бое.
Бронетехника, пофыркивая, вернулась на позиции. Морщась и закрывая лица, советские солдаты торопливо принялись грузить расстрелянный боезапас. Кое-кого вывернуло наизнанку — колеса и гусеницы машин все были в гнусной бурой кашице.
Майор, слушая вполуха, принял доклады подчиненных: потерь нет, нападение успешно отбито. Но облегчения не испытал. Ясно, что это была лишь проба сил и мертвецы могут вернуться в любой момент.
Именно об этом он и думал, механически выслушивая доклады командиров подразделений.
Нападение отбито, потерь нет, расход боезапаса… Да, расход боезапаса волновал его сейчас больше всего. Откровенно говоря, он бы наплевал на приказ и отступил с позиций. Тем более что «оборонять» тут было, собственно, нечего, кроме деревянной крепостцы и пустых холмов. Оборонять, мать их! От живых мертвецов, двигаемых самой черной магией, о которой, как выясняется, даже союзники имеют слабое представление и вообще-то считали ее невозможной.
«Это хуже Афгана! Мы не сможем…» — обреченно подумал Макеев. Видать, зря они пришли в этот долбаный мир с его магами, кровавыми культами непонятных богов, древней жуткой историей и чудищами-мутантами. «Зачем нам, поручик, чужая земля?» — пронеслась в голове строка из полузапретной эмигрантской песни.
Да, надо отходить. Пусть выговор, пусть разжалуют, пусть выгонят из армии, к чертовой матери, — он, в конце концов, не обучался войне с ходячими покойниками! Доложить все командованию, пусть Мезенцев запрашивает Москву, а та присылает побольше патронов и огнеметов (если они еще остались на складах). И «шмелей» — вот самое оно. А еще лучше — те страшилища, которые он видел на Реутовском полигоне, выжигавшие за один залп полгектара. Как их, «буратино», что ли? (Надо же выдумать такое название!) Пусть пригонят сюда еще тысячу танков — давить нечисть, пусть выжгут все топливными бомбами, пусть, если этот Аргуэрлайл так важен, везут сюда боеприпасы особого назначения и жарят зомби с их хозяевами атомным огнем. Но без него!
