Откуда тут этот странный человек? Впрочем, чего гадать? Спросим.
— Извините, товарищ капитан второго ранга, можно узнать…
— Что я тут делаю? — не дослушал незнакомец. — Можно было бы ответить, что я тут живу. Но, увы, с некоторых пор сказать о себе этого не могу. Да и вообще-то я адмирал, — добавил моряк. — Но это неважно. А вы меня не помните? Мы… — Он вдруг побледнел и низко склонил голову. — Не знаю уж почему, но мы можем являться только тем, с кем встречались при жизни. Из всех мне удобнее всего показалось обратиться к вам.
И Снегирев вспомнил, хотя уже не мог сказать, как звали моряка Каспийской флотилии, которого послали в морскую экспедицию на Аргуэрлайл (он вроде ведь так и сгинул, а может, просто не успел вернуться). Тогда он был черноволос и подтянут — сейчас это был сгорбленный, уже прокаленный солнцем седой человек с бесконечной усталостью в глазах.
Выходит, он тоже…
Моряк, видимо, уловил выражение лица Снегирева и молча кивнул…
— Извините, не подаю руки — с некоторых пор. Там, где я жил последние десять лет, это было не в ходу… Пойдемте…
Бандиты, плюясь и ругаясь, побрели прочь, бросив тело своего товарища. А Снегирев вместе с капитаном второго ранга Тамерланом Ахмедовичем Каировым (теперь он ясно вспомнил, как зовут этого гостя из прошлого) пошли в другую сторону.
Спустившись вниз, они, не таясь, двинулись вдоль грязной извилистой грунтовки.
Миновали небольшое селение — несколько сложенных из белого камня домиков, прилепившихся к склону. Солнце вот-вот должно было зайти за горы.
Дальше тропа круто спускалась вниз, в распадок, и растворялась в густеющем тумане. Снегирев почему-то оглянулся. По дороге ковылял ветхий старик, навьюченный вязанкой хвороста. Он посмотрел в их сторону и отвернулся, и полковник дорого бы дал за то, чтобы узнать, что он видит. Потом они вошли в какую-то низину, затянутую туманом.
Туман не по-летнему сгущался и виделся плотным, как кисель. Вокруг холодало. Туман становился все плотнее, обволакивая камни и деревья, словно всасывая окружающий мир… Вскоре казалось, что не осталось ничего, кроме этого молочного киселя и силуэта молчаливого спутника рядом…
И вдруг они вышли из дымки прямо в подворотню заснеженного дворика-колодца — самого обычного российского дворика…
Налетевший порыв ледяного ветра заставил Снегирева задрожать («Неужто и мертвецы мерзнут»?)
Еле успевая за Каировым (он не понял, когда и как на капитане оказалась выгоревшая плащ-палатка), полковник оказался возле одноподъездной панельной девятиэтажки…
Дверь с разбитым домофоном была приоткрыта. Темная широкая лестница на второй этаж. Каиров подошел к обшарпанной двери, металлической, из самых дешевых, пошарил за наличником, вытащил ключ, открыл лязгнувшую сталью дверь, и Снегирев вошел в душноватую полутьму.
Почему-то он подсознательно ожидал чего-то этакого. Если и не базы иновремян-инопланетян из прочитанного некогда романа, то затемненных штор и магически мерцающих кристаллов, как и положено в жилище нежити. Но это оказалась самая обычная «двушка» в советской панельной девятиэтажке — неказистое, но удобное и долговечное жилье, построенное во времена древние, до «отката» и «распила».
— Это квартира одного моего знакомого, — пояснил Каиров. — Сейчас тут никого нет, и я решил ею воспользоваться. Я уже говорил, нам проще всего посещать места, где мы когда-то бывали…
По старой военной привычке Снегирев осмотрел помещение. Ничего особенного — телевизор «Самсунг» и ДВД-плейер в нише старой румынской стенки, запыленный музыкальный центр, дорогущий стеклянный столик. В книжном шкафу стояли многоцветные глянцевые тома — в основном яркие обложки любовных романов и дамской фэнтези. Правда, имена на обложках, как и названия блокбастеров на дисках, были Снегиреву не знакомы. Другое дело, что он никогда подобной литературой и кинопродукцией не интересовался, а с тех пор, как жена перебралась к сыну и внучкам в Новую Зеландию, так вообще утратил представления о том, что происходит в масскульте.
Из набора духовной пищи он сделал логичный вывод, что квартира принадлежит скорее женщине. Но вот на столе стояли не вино и торт, как полагалось бы в этом случае, а армянский дорогой початый «Арарат» пять звездочек и нарезанный, уже пустивший слезу сыр, две полные рюмки… Снегирев подошел к окну…
По ту сторону стекла было зимнее утро, когда холодная тьма еще таится по закоулкам. Улицы покрывали иней и изморозь. Из перехода метро, словно черный поток, валила разношерстная толпа. Спешили куда-то по своим делам, быстрым шагом, толкая друг друга, угрюмо опустив глаза, топча промерзший асфальт. Судя по метро и домам, это Москва, хотя с тем же успехом может оказаться Новосибирск или Питер. Люди спешат, понурив головы, не поднимая глаз, словно им стыдно за то, что они ходят по этим улицам. Два смуглых дворника в оранжевых робах выгружают содержимое контейнера в мусоровоз. Что интересно, флаг, болтавшийся над какой-то официальной конторой через три дома от них, был красным.
Впрочем, например, у Москвы флаг тоже был красным. Да и вообще это могла быть какая-нибудь Уральская Народная Республика, о которой все громче опять поговаривали перед его отъездом в Сербию, или еще что-то в этом роде. Мало ли этих «ланцепупий» он видел — и в своих снах, и даже в реальной жизни, хотя бы на тех же Балканах?
Напротив выхода из подземки на ящике из-под бутылок сидел дедок в телогрейке, перед ним стояла ушанка с мелочью. Озябшие руки деда жалобно тискали мехи баяна. Прямо за его спиной палатка с шаурмой, в которой немолодой хмурый южанин, лениво зевая, обрабатывал кривым ножом скворчащий на вертеле мясной столбик.
Сейчас, как это ни странно, Снегирев не думал ни о том, что с ним случилось, ни о том, что с ним будет дальше (и ведь не скажешь: как будет жить дальше). В голову полковнику лезла всякая чушь вроде того, что «шаурмой» в Турции именовалась команда гребцов на галерах — рабов, пленников или каторжников, а еще на профессиональном жаргоне судмедэкспертов «шаурмой» называют сбитого поездом человека.
— Какой это год? — неожиданно сам для себя осведомился Снегирев.
— Две тысячи пятый, — ответил Каиров. — Но мы тут не задержимся.
«Почему?» — хотел спросить Снегирев, но проглотил вопрос. Какая разница, этот человек(?), надо думать, знает, что говорит. И уж не для того, чтобы вытащить его в этот ничем не примечательный год капитан второго ранга покинул тот свет, чем бы тот ни являлся (вот каламбурчик-то!)
— Тем более это не наше время, а лишь вероятностная ветвь, — продолжил азербайджанец.
— Это место… ну этот мир, он что, не существует на самом деле? — зачем-то спросил Снегирев.
Тамерлан Ахмедович вздохнул, пожал плечами, пододвинул к нему рюмку, но сам пить не стал.
— Хотя у нас и не так много времени, я все же вкратце скажу, это весьма важно. Для начала, что такое «на самом деле»? Вы в курсе, что знакомый вам мир состоит на десять десятых из пустоты, ибо в радиусе атома элементарные частицы занимают совсем крошечный объем? Что наконец сами эти частицы, по мнению ученых даже моего времени, всего лишь формы существования физического вакуума, то есть все той же пустоты? Что с точки зрения даже простого четвертого измерения прошлое, настоящее и будущее существуют нераздельно и постоянно? Так существует и этот мир, раз мы в нем находимся. Но сейчас важно не это, а то, что есть еще одна точка зрения, по которой будущее делится на свершившееся и не свершившееся, а ветви Древа Миров, оно же, по-научному, пространство Эверетта…
