Бледный, с расширенными глазами, находящийся в шоке Веселов резал короткими очередями. Сознание никак не могло оценить происходящее, но безупречно справлялись вбитые службой рефлексы. Серый стрелял как машина, успевая внести правку в работу напарника. Хрип, дергающиеся в агонии тела… и замерший на спусковом крючке палец Александра. Еще совсем молодая активистка, чудом избежавшая пули, вцепилась ему в ноги. Захлебываясь в истерике, она срывающимся полукриком-полустоном умоляла:
– Мальчик, не надо, не надо, пожалуйста!..
Сбоку глухо гахнул «глок», тяжелая пуля разнесла женщине голову, оборвав голос, оборвав жизнь. Перед потрясенным молодым человеком возникло лицо друга с мрачными, полными жесткого холода глазами:
– Это война, боец. Они все – враги.
Александр так и простоял в ступоре, пока Серый доводил дело до конца. Хлопки контрольных выстрелов, путь по коридорам офисного здания – все стерлось. В себя он немного пришел, когда мучительно блевал в туалете да огнем жгло воспоминание, в котором Сергей, обмакнув скрученный из бумаги жгут в растекающуюся алую кровь жертв, что-то выводил на стене.
В нос снова явственно ударил кислый запах сгоревшего пороха и тяжелый, страшный – крови. Раздирающий спазм опять вывернул наизнанку желудок.
– Оно тяжело только в первый раз, брат.
Шумела в раковине вода, Серый смывал брызги крови с сумок. Перед мысленным взором Веселова стояли изрешеченные пулями тела. И глаза Сергея. Жесткие, беспощадные. Что-то было в них не так, какая-то деталь… Александр так и не вспомнил, что изменился цвет. Не привычный серо-синий, а новый, неопределенный, зеленовато-коричневый.
– Мы не собирались убивать и давали им шанс. Они сами выбрали смерть. Ты это понимаешь?
– Да. Но ведь?..
– Сделанного не воротишь, боец. И жалеть о них не надо. Они – предатели, продающие нашу страну. Ты уничтожил врагов. Только врагов, невиновных там не было.
– Я не хотел. Но тот, с пистолетом…
– Ты поступил правильно. Ты – боец… Александр. Попей воды и пойдем.
– К-Косте надо позвонить.
– Звони.
Бордовые «Жигули» заехали во двор через двадцать минут, развернулись, сдали задом к запасному выходу. Открылась водительская дверь. Костя. Подхватив ношу, придерживая за локоть Саню, Серый вышел на улицу.
Взглянув на мертвенно-бледное лицо друга, Кустов окончательно понял – все пошло не по плану. Сумки легли в багажник «девяносто девятой», Веселов почти упал на заднее сиденье, Серый занял переднее.
– Владимирыч?..
– Уходим. Веди машину, боец.
Глянув на срывающегося в нервную дрожь Александра:
– Надо по дороге купить лекарства. Что-нибудь успокаивающее. Из сильнодействующих.
– Я понял. Тут недалеко аптека, проезжал. Саня, держись!
Проглотивший четыре таблетки Веселов отключился, когда они остановились в третьей по очереди пробке.
Взглянув в зеркало, пробиваемый от нервного напряжения на разговор Костя отметил:
– Уснул.
– Это хорошо. Машину увел чисто?
– Да, Владимирыч. Ты знаешь, ее можно и не бросать. Не должны хватиться, в ней и бензина на донышке было, я заправлялся. И замок не ломал – ключ подошел. Давай доедем до дома, перетащим Саню и вещи, а потом разведаем – можно ли тихо поставить на место? Ты пройдешь вперед, посмотришь…
Серый твердо и хладнокровно остановил напарника:
– Я понял. Так и сделаем. Не нервничай, боец, держи себя в руках. Уже почти все кончено.
– А если туда зайдут?
– Не должны. Сегодня – точно. Двери я за собой закрыл, замок сработал.
– Но ведь…
– Помолчи… Константин. Потом обсудим.
Переменчивая удача снова повернулась к друзьям лицом. Никто не обратил внимания, как они тащили выглядящего в дупель пьяным Александра и сумки в съемную квартиру.
Никто не попался на пути, когда отогнали на место чужую машину. Лишь пробегавшая мимо и что-то почуявшая бродячая собака шарахнулась, коротко взлаяв, когда парни привинчивали назад снятые номера.
Об ужине речи не зашло. Раздели и положили на матрас сонно мычащего Веселова, за ним отправился спать тоже не отказавшийся от транквилизаторов Константин. Серый прошел на кухню, запустил ноут, набрал строки в окне текстового редактора.
Из несохраненного:
…не было выбора, брат. Мне их не жаль, но я виноват в том, что не сумел сдержать данного тебе слова…
На свое место вернулся Сергей.
* * *
Триста тысяч долларов.
Сотни, пятидесятки… Зеленоватые бумажки с портретами заокеанских президентов явились ценой смерти тех, кто за деньги продавал Родину. И ценой преступления.
Вставшие затемно парни молча умылись, позавтракали и только тогда пересчитали захваченное.
Глядя на ровные пачки в упаковке чужих банков, Сергей с болью переживал совершенное. И пусть телом управляло сознание брата, но ответственность за убийство лежит в первую очередь на нем. Одно дело война – там противник противостоит тебе с оружием в руках. А устроенная бойня беззащитных гражданских… Пусть они предатели, пусть враги, но…
Серый не утаил ничего, честно изложив происшедшее в сухих строках тестового редактора. Вспомнив о брате, Сергей испытал двоякое чувство. Серый не жалел о свершенном. В каждом его ответе сквозила несгибаемая уверенность в своей правоте. «Удел предателей – смерть, брат». И его можно понять. Прошедшего через ад оккупации, потерявшего Родину, близких, боевых товарищей, посвятившего и отдавшего борьбе Подполья жизнь. Но кто тогда Сергей на фоне брата-героя? Бандит.
– Владимирыч, теперь точно хватит.
В глазах резко возмужавшего и посуровевшего Александра легко читаются дружба, забота и преданность.
– Как повезешь, Владимирыч?
Костя. Тихий, спокойный, мягкий и добрый парень. Не струсил, не отступил, сработал четко и профессионально.
Настоящие друзья.
– Владимирыч?..
– Задумался, парни. Повезу… Есть нормальный вариант – открою банковскую карту.
– Подозрительно.
– Не думаю. Во-первых, – кивок в сторону работающего на новостном канале телевизора, – пока тишина. Во-вторых, сто тысяч не самая крутая сумма, да и вряд ли посольские чины вообще озвучат факт грабежа.
– Сто? Возьми больше. На всякий случай.
– Спасибо, Саня, но ни к чему. Двадцать тысяч – и так мощный резерв. А награбленное надо делить честно.
– Захваченное у врагов. Поэтому – трофейное.
Глянув на упрямое выражение лица Александра, Сергей отказался от спора. Парень пережил сильнейшее потрясение, и если уверенность в своей правоте приносит ему спокойствие, то пусть так считает и дальше. Но интересно – что ему говорил Серый?
