Хорошо бы узнать, куда направятся, да людей упредить, хотя бы посадников. Тогда совесть моя чиста будет.
Я остановился на опушке леса, осмотрелся. До стана татарского полверсты, но место открытое. А чего долго думать? Надо дерево найти повыше, залезть, посветлу в трубу подзорную посмотреть — есть ли пушки, что за отряд. Если пушки есть — собираются город штурмовать, нет тяжелого вооружения — стало быть, налегке, быстрым рейдом пройтись хотят. Пограбят, пожгут, пленных захватят — и назад, в свою берлогу, пока русичи хвост не прищемили.
Ночи осталось часа два, можно и отдохнуть на дереве.
Я выбрал дерево — высокую сосну со странной верхушкой — раздвоенной, будто разрубленной мечом пополам. Взобрался туда и неплохо устроился на развилке. Привязал себя ремнем к стволу дерева, дабы не свалиться, и вздремнул.
Рассветало, когда я проснулся от качки. Открыв глаза, увидел, как надвигаются тучи и сильный ветер сгибает кроны деревьев. «Надо было домой убираться, — запоздало подумал я, — сейчас волна поднимется и ветер-то встречный. Ладно, посижу, посмотрю на татар».
Я достал подзорную трубу, тщательно осмотрел лагерь. К моей маленькой радости, пушек не было, однако татар посчитать невозможно — все находилось в броуновском движении, но думаю, прикидки мои были верны. Тысячи полторы-две, вооружены обычно — лук, сабля, щит, копье. Всадников в броне нет, хотя не факт — доспехи могли быть в переметных сумах.
Существовали у татар тяжеловооруженные всадники и не единицы — сотни. Они ставились на острие атаки. Вначале вперед вылетали лучники — обычная татарская тактика, осыпали врага стрелами, нанося урон и пытаясь деморализовать громкими воплями. Затем лучники разъезжались в стороны, и перед врагом представали закованные в броню всадники. Броня по европейскому образцу — панцири, шлемы, закрывающие всю голову, длинные и тяжелые копья для атаки конных на конных. Легкие копья обычной татарской конницы были хороши против пеших.
Я даже разглядел палатку мурзы ихнего или хана. Туда часто забегали начальники рангом поменьше — сотники, десятники, и выходили, пятясь и непрерывно кланяясь. А не захватить ли мне мурзу в плен ночью? Мысль неплохая, если все пойдет нормально — попробую ночью пощекотать ножом мурзу. Пусть расскажет, куда это он собрался, в какую такую сторону?
Начал накрапывать мелкий дождь, стемнело, будто вечером. На дереве становилось неуютно. На стекло подзорной трубы постоянно попадали капли дождя, и ничего не было видно.
Я сложил трубу, обтер ее рукой и сунул в карман. Дождь усиливался, раздались раскаты грома. Надо слезать с дерева — мало того, что дождь поливал меня на дереве со всех сторон, так и ствол дерева стал скользким.
Вдруг громыхнуло так, что заложило уши, и в ствол дерева ударила молния. Меня как парализовало, я онемел и ослеп от вспышки. Так вот почему ствол дерева на верхушке расщеплен! Оно самое высокое, и молния в него уже попадала. «Идиот!» — успела промелькнуть мысль, и я полетел вниз. Что меня спасло, так это то, что я ударялся о ветки, что-то хрустело — то ли ребра, то ли сучья, и я грохнулся на землю. Удар был силен, и я лишился чувств.
Когда я пришел в себя, на небе не было ни тучки. Светило солнце, чирикали птички, от мокрой одежды шел парок, е-мое, значит, я уже давненько лежу! Я посмотрел вверх. Одна из вершин дерева обуглилась и обгорела. Сначала — удар молнии, потом — падение. Как я только жив остался? Я попробовал пошевелить руками и ногами. Больно, но конечности двигаются. С трудом, рыча от боли сквозь зубы и держась за дерево, я встал, ощупал ребра — кажется, все цело, только болит все тело, как после мясорубки. Надо сматывать удочки. Татары рядом, я — на их земле. Хоть я и ненавидел татар, но как воинов уважать их было за что. Дисциплина у них в войске поддерживается жестко. Струсил в бою один — весь десяток казнят перед строем, побежал десяток — отрубят головы сотне. И любой лагерь всегда патрулируется конными разъездами. Наткнутся на меня — а какой из меня сейчас боец? ешкин кот, блин! Один в логове врага, их — тысячи, я — один, без еды, воды… Хуже не придумаешь. Надо хотя бы уйти в лес.
Я отошел от опушки, достал компас и выматерился. Стекло лопнуло, стрелка отлетела. С досадой отшвырнул его в заросли. Ну почему так? Когда вещь понадобилась, она оказалась сломанной! А труба? Лихорадочно достал подзорную трубу. Твою мать! Корпус помят, одно стекло выпало. Я закинул трубу вслед за компасом.
Утешало одно — груза меньше, идти будет легче. Мушкетон, слава богу, цел. Вот только после дождя порох на полке замка замочило. Убрав подмокший порох щепочкой, я подсыпал свежего, прикрыл крышкой. Вытянул из ножен саблю, осмотрел. Цела. Вдвинул саблю в ножны, осмотрел маскировочный костюм. Спереди разорван до пупа, на левой ноге — одни лохмотья. Костюм — ладно, ткань куплю, Лена сошьет. Вот компас и трубу жалко.
Я попробовал идти. Больно, все мышцы ноют, требуя покоя. Мысленно припомнил свою карту. Где-то впереди должна быть небольшая речушка, надо идти к ней, и потом — вниз по течению, она аккурат впадает в Волгу. Там уж не заблужусь.
Помаленьку я разошелся; болело по-прежнему, но я приноровился. Лес закончился, впереди — открытый луг, метров на триста, потом — снова лес. Встав на опушке, я огляделся. Никого. Огибать луг по лесу не хотелось, каждый шаг доставался усилием воли. Я пошел напрямик и только отошел от деревьев метров сто, как сбоку показались татары — человек пять верхами. Откуда они взялись на мою голову?
Я упал в траву — маскировка меня скрыла, но татары видели — только что шел человек. Раз прячется — чужой! Татары рассыпались цепью и стали прочесывать луг. Стянув с плеча мушкетон, я прицелился. Двое верховых очень удачно оказались рядом. Грянул выстрел. Обоих как ветром сдуло с седел. Зато звук выстрела и дым указали, где я нахожусь. Не приближаясь, татары стали метать стрелы.
Я закатился в небольшую ложбинку по соседству. Стрелы с чавканьем втыкались во влажную после ливня землю. А у меня щита нет, прикрыться нечем. Лежа на боку, я лихорадочно перезарядил мушкетон, похвалив свой выбор. Засыпать картечь в широкую воронку ствола было легко: с обычным мушкетом такой фокус в положении лежа не удался бы. Улучив момент, когда самый смелый подскакал поближе, выстрелил. На одного врага стало меньше. Остальные крутились вдалеке, что-то горячо обсуждая. Вот от них отделился верховой и умчался. «За подкреплением», — понял я. Сейчас обойдут лесом и, не приближаясь на картечный выстрел, начнут забрасывать стрелами. Как пить дать! Их излюбленная тактика.
Я принялся заряжать мушкетон. Татары стояли, ничего не предпринимая, ожидая подмоги. Пороха и картечи оставалось на три выстрела. Ну сниму я одного — так перезарядить не дадут. Не хватит времени, мешкотное это занятие. Что делать, какой найти выход? Стать бы невидимым — ушел бы спокойно. Я даже ухмыльнулся, представив мысленно эту картину.
Достал саблю, положил рядом с мушкетоном. Коли подберутся поближе — так хоть одного заберу с собой на тот свет. В конце концов, если и умирать, то не в постели, а с оружием в руках, в бою, как мужчина. Теперь мне стали понятны и близки мечты викингов о Валгалле. В этом определенно что-то есть. А вот при быстром беге сабля будет мешать, путаться в ногах. Надо ее оставить, хоть и не хочется — уж больно хороша. Правда, дарить ее татарам в качестве трофея тоже нежелательно. Я подрезал дерн, приподнял кусок почвы вместе с травой, сунул саблю в образовавшуюся щель, закрыл дерном. Внимательно осмотрел — ничего не видно. Останусь жив — вернусь и заберу. А еще я снял сапоги — босиком бежать лучше и быстрее, от скорости забега зависело теперь мое спасение.
