Я бросил взгляд на татар, на мушкетон. Остался один выстрел. Выждав удобный момент, когда одни всадник неосторожно приблизился, я выстрелил и тут же, пока не рассеялся дым, перекатился в ложбинку, ведущую к лесу. Мушкетон пришлось бросить — все равно пороха и картечи больше нет, а вес изрядный. Ползком, почти невидимый в траве, я дополз до леса и, зайдя за деревья, бросился бежать. Теперь вопрос времени, что случится раньше — я доберусь до лодки или татары догонят меня? Так быстро я не бегал давно, а может, и никогда. Успел! Я рухнул в лодку, веслом оттолкнулся от берега и погреб что есть сил. Когда я уже был почти на середине реки, на берегу появились татары. Вероятно, меня спасло то, что они искали меня в лесу.
Вскоре причалил к противоположному берегу. Сейчас нужно найти укромное место и спать. Устал ужасно — тело ныло, а про сбитые ноги просто молчу. Я забился в кусты — хоть ветер не так дует — свернулся клубком и отрубился.
Проснулся под утро — едва начало светать — от дикого холода. От реки тянуло сыростью, дул легкий ветерок. Я попробовал согреться, попрыгав на месте, и тут же осел. Вчерашняя ходьба по лесу босиком сразу дала о себе знать. Все, не ходок. Надо или дать ногам покой на пару дней, или искать другой выход. А какой другой? Вот дурень! Река рядом, по ней суда плавают. Надо дождаться любой посудины, идущей по течению вверх, и плыть пассажиром.
Я уселся на берегу, оглядывая речные дали. Есть хотелось просто дико. Напился воды, чтобы в животе хоть что-то булькало, но сытости не прибавилось. С первыми лучами солнца появился и кораблик. Жаль только, не в мою сторону — шел под парусами вниз по Волге, в сторону Казани. Не по пути. Буду ждать дальше.
Солнце уже поднялось, начало пригревать. А вот и судно, поднимается против течения к Нижнему. Выждав, когда оно подойдет поближе, я бросился в реку. Бр-р-р! Холодная водица! Я выплыл на середину реки. Судно шло под парусом и веслами. Ветерок был слабый, парус еле надувался. Наконец оно доползло до меня. Не попасть бы под весло.
Я скользнул вдоль борта. Недалеко от кормы с борта свисал причальный канат. Видно, недосмотрел кормчий, — нерадивый матрос не весь убрал. А мне во благо.
Уцепившись за канат, я взобрался на палубу. Судно небольшое — метров пятнадцать в длину, с обеих сторон по семь гребцов. Кормчий стоит у рулевого весла и задает темп гребле:
— И — раз, и — раз, и — раз… Обнаженные спины гребцов блестят от пота, перекатываются под кожей мышцы. Трудная работа, сам пробовал.
На меня сразу обратили внимание.
— Ты кто такой?
— Возьмите до Нижнего, — прохрипел я, — заплачу.
Гребцы работали веслами еще часа два, потом кормчий направил судно к берегу. Матросы сошли на сушу, развели костер, на треногу поставили котел. Вскоре ноздри мои почуяли запах пищи. А уж когда команда, усевшись вокруг котла, принялась активно стучать ложками, я чуть слюнями не захлебнулся. В животе сосало и урчало от голода. Меня покормили, и я улегся на палубе.
Матросы начали собирать котел, треногу. На веслах отогнали судно от берега, подняли парус. Ветер был так себе, и все опять сели на весла. Замечательно — все заняты, не до разговоров и блуждания по палубе. После полудня ветер усилился, дуя в попутном направлении, и кормчий прокричал:
— Суши весла!
Гребцы облегченно вздохнули и уложили весла вдоль бортов. Я напрягся — команда стала разбредаться по палубе, и мне пришлось даже встать, чтобы занимать меньше места.
К вечеру вдали показался Нижний. Очень вовремя подул устойчивый и сильный ветер, и в сумерках судно пришвартовалось у причала. Я расплатился с кормчим, перепрыгнул низкий борг судна и очутился на пирсе. Прошлепав босыми ногами по доскам, сошел на берег. Галька больно колола ноги, попадались щепки, какой-то мусор. Раньше я такого здесь не замечал. А может быть, как сытый не разумеет голодного, так и обутый босого.
Улицы города почти опустели, и я шел посредине мостовой, чтобы случайно ни с кем не столкнуться. Больно уж вид у меня непотребный — мало того, что на мне маскировочный костюм, так он еще и изодранный и грязный.
Вот и мой дом. Я перемахнул забор, подошел к двери. Постоял, раздумывая, что мне делать. Лена уже дома, я слышу ее пение. Если ввалюсь в таком виде, перепугаю до смерти. Совершенно идиотская ситуация. Стою у своего дома, в котором любимая женщина, и не знаю, как войти.
Сойдя с крыльца, я подошел к забору соседей слева, затем — справа. Похоже — есть выход. У соседей сушилось на веревке белье. И рубашка там висела, и штаны. Не новые, потрепанные, вероятно — рабочие. Но выбирать не приходилось — не в магазине. Перемахнув через забор, я сорвал с веревки еще влажноватую одежду. Уже лучше. Вернулся к себе во двор. Одежда, пусть и скромная да не по размеру, есть. Я переоделся. Хорошо было Али-Бабе: «Сим-сим, открой дверь, Сим-сим, закрой дверь». Тьфу!
Я перевел дух и постучал в дверь.
— Кто там? — раздался голос супруги, и не успел я ответить, как дверь распахнулась и ко мне на грудь кинулась жена.
— Наконец-то! Обещал вернуться к утру, а уже два дня прошло, я уж извелась вся! — Тут Елена отстранилась и вгляделась в меня.
— Почему на тебе одежда чужая? Да никак, это соседская? Знакомая рубашка, я ее давеча штопала. А босой ты почему?
— Потом расскажу. Дай мне мою одежду, Эту надо соседям вернуть, пока не хватились.
Лена метнулась к сундуку, достала чистые рубашку и штаны. Я переоделся, надел короткие летние сапожки. Надо же вернуть на веревку украденную поневоле одежду.
Елена ойкнула.
— Что такое?
— Ты себя видел? Я забеспокоился.
— Ты скажи, в чем дело — ты меня пугаешь.
— Это ты меня пугаешь — все тело в синяках и ссадинах, пришел в чужой одежде. Где ты был, что случилось? Тебя били?
— Лена, дай мне вернуть одежду; приготовь хоть воды теплой обмыться да покушать.
Я вышел во двор, перепрыгнул через забор и повесил на веревку одежду соседа. На мне она уже досохла. Вернувшись домой, разделся и встал ногами в корыто. Лена поливала меня из ковшика. Не баня, конечно, но хоть грязь смыть. После хождения босиком по мостовой ноги были черными от грязи. И вода в корыте стала коричневого цвета.
После омовения я сел за стол и принялся метать в рот все, что видел. Потом спохватился. Если сейчас наесться досыта, то после вынужденной голодовки можно получить заворот кишок. Надо остановиться. Умом я это понимал, но брюхо требовало — ешь!
Я встал из-за стола. Завтра наверстаю, а теперь — спать. Я рухнул в постель и уснул. Сквозь сон я чувствовал, как тормошит меня жена, пытаясь узнать, что произошло.
— Отстань, дай поспать!
— Да вставай ты — утро, солнце взошло.
Я разлепил глаза. В самом деле, в комнате светло, в ярком лучике солнца было видно, как летают пылинки. Попробовал подняться с постели и со стоном рухнул обратно. Все тело, все мышцы болели — такое ощущение, что меня долго били палками. Ленка все выспрашивала:
