Я уселся в телегу, и Авдей тронул вожжи. Со стороны могло показаться, что двое ратников везут арестованного бродягу. Да плевать! Я опустил соломенный брыль на глаза. Чёрта с два меня теперь кто-нибудь из знакомых узнает.
ГЛАВА X
Дома Лена, увидев меня, захохотала.
— Ты чего? Лучше поесть дай.
— В зеркало на себя посмотри!
Я подошёл к зеркалу и засмеялся сам.
Чумазый, одет, мягко говоря, плохо, одежда кое-где порвана — вероятно, при падении с дерева, на голове — помятый соломенный брыль, зато на шее — массивная и дорогая золотая цепь. Вид уморительный — вроде как бродяга где-то цепь украл и на себя повесил.
— Иди умывайся и переодевайся, потом — за стол, всё уже готово давно.
Уговаривать меня не надо было, и вскоре я уже сидел за столом, уплетая за обе щеки наваристые щи.
— Где же ты цепь златую взял?
— Украл, — пошутил я.
— А серьёзно?
— Стряпчий государев — Фёдор Кучецкой наградил, снял со своей шеи и на мою повесил.
Лена всплеснула руками.
— Дай посмотреть.
Я снял с шеи цепь, отдал ей, сам же продолжал с аппетитом заниматься трапезой. Когда я уже заканчивал с цыплёнком, Лена вернула цепь.
— И за что же такие милости?
Я обтёр руки полотенцем, отпил хорошенько вина из кружки и коротенько пересказал ей дневные события. Лена слушала, округлив глаза.
Неожиданно сзади раздался голос Васятки:
— Убить его надо было! Гад ползучий!
— Э — нет, ты не прав, боярин.
— Почему же? — обиделся Васятка.
— Сам подумай.
Васятка сел на лавку, наморщил лоб, изображая бурную мозговую деятельность.
— О! Понял! Чтоб было кого казнить?
— Нет, Васятка, думал ты плохо.
И я объяснил, почему злоумышленник был нужен живой.
— Впредь всегда думай заранее, потом делай.
И тут я сдуру ляпнул, что боярин приглашал меня в Москву — в Разбойный приказ.
— И что? — Лена с любопытством уставилась на меня.
— Отказался. Не моё это дело — татей ловить. Я воин, моё предназначение — врагам головы рубить: татарам, ляхам.
— Ты мужчина, боярин, тебе и решать, — обиженно поджала губки жена.
Наверняка хотела в столицу перебраться. Одно дело — простой боярин, коих сотня на Вологодчине наберётся, и совсем другое — приказный дьяк, положение в обществе.
Как ей объяснить, что это не моё — душа не лежит сыском заниматься? Что быть дьяком и с верхами общаться не только почётно, но и рискованно? Как говорится — минуй нас боле всех печалей и барский гнев, и барская любовь. Сколько я уже знал приближённых государевых — бояр, князей, которые впали в немилость у государя и кончили свои дни на плахе или в ссылке — в дальнем остроге или монастыре.
Отдыхать и заниматься делами деревни удалось только неделю — вновь прибывший гонец постучал в ворота и прокричал:
— Боярина к воеводе!
Я выругался с досады — неужто ещё кого убили? Ан нет, оказалось — государь всех срочно созывает ввиду набега крымских татар.
За полдня мы собрались и наутро выехали к месту сбора. В Вологде соединилось всё поместное ополчение. Выступили сразу, всю дорогу гнали галопом, лишь изредка переходя на рысь. Гонец из Москвы передал воеводе слова государя: «Быть безотлагательно, нужда великая».
Через неделю мы были близ Коломны. Воевода отправился в полевую ставку государя, и нас вскоре распределили по местам.
Основной удар подходящих сил крымчаков должен был принять на себя великокняжеский полк с московским ополчением. Меня же с Тучковым определили в заслон малый. Мы стояли довольно далеко от московского войска — вёрст за пятнадцать.
Заняли оборону на левом берегу небольшой — не более двадцати шагов в ширину — речушки. На берегу стояла маленькая — о четырёх избах — деревушка, покинутая жителями в панике. Я со своим бойцами занял одну избу, три другие — Никита с ратниками. Службу несли день и ночь, конно патрулируя правый берег — в паре вёрст от самой реки. Б уде противник появится — дозор даст знать; сами успеем к бою приготовиться, да гонца к основному воинству послать, коли татарское воинство велико будет, и мы не сможем сдержать его своими силами.
Два дня прошли спокойно, мы, как могли, обустроились. А на третий день, свежий дежурный дозор, едва уехав, вернулся назад.
— Крымчаки!
Я велел своим холопам вооружиться мушкетами и занять места у окон. Чего соваться вперёд, не зная сил врага? К тому же огнестрельного оружия у крымчаков не было — то ли не любили они его, то ли не брали по причине дороговизны.
Вдали показались клубы пыли.
— Приготовились! Стрелять по моей команде.
Из-за редкой рощицы вынеслась на рысях конная полусотня крымчаков. Для нас многовато, у нас с Тучковым — вдвое меньше воинов.
Крымчаки остановились у реки, постояли, посовещались и въехали в воду. И место выбрали удачное — здесь было мелко. А может, и подсказал кто о броде.
Я выждал, пока враг дойдёт до середины речушки, и скомандовал:
— Пли!
Изба окуталась дымом, от грохота мушкетов заложило уши.
— Перезаряжай быстро!
Холопы стали суетливо перезаряжать оружие.
С улицы раздались крики. Я выскочил за дверь. Тучков поднял своих холопов в седло и ринулся в атаку. Ох, зря! Мы бы успели сделать ещё залп картечью. И так после первого залпа полусотня потеряла не меньше семи-восьми воинов. Теперь стрелять поздно — холопы Тучкова закрыли своими телами сектор обстрела.
Самому ринуться в бой? Ведь на каждого тучковского по двое крымчаков приходится! Ну, чуть бы обождал с атакой, и второй залп из мушкетов значительно увеличил бы наш шанс на победу. А теперь — чего уж об этом… И так уже почти посредине реки, на широком броду, закипела сабельная схватка.
— По коням! — закричал я.
Никак не можно отсиживаться за спинами товарищей, когда они кровь свою проливают.
— Федька, берёшь двоих холопов — заходи справа, я с двумя — слева. Заходите подальше, сначала стреляйте в татар, потом сабли в руки — и вперёд!
— Понял, боярин, исполню!
Мы запрыгнули в сёдла, разделились. Я обошёл схватку, дал команду. Раздался жиденький залп. Как эхо, слева тоже прогремели выстрелы. С саблями наголо мы врубились в сечу.
Татары, не ожидавшие стрельбы с флангов, понесли потери, дрогнули. Наши силы уравнялись, и бились мы отчаянно.
Я работал обеими саблями как крылья мельницы при штормовом ветре. Рассекая воздух, лезвия шипели, жужжали, рассекая чужую плоть, жадно чавкали.
