Шведы о чем-то переговорили на своем языке.
– Будете находиться вместе с командой на общих правах до решения суда.
– А в чем моя вина?
Но слушать меня никто не стал. Надзиратель грубо толкнул в плечо и отвел в камеру. И это у них, блин, правосудие?
Вся команда уже была в камере, не хватало лишь купца, владельца судна и капитана в одном лице. Его под руки притащили позже, был он избит. Как мог, я попытался оказать помощь. Еды снова не давали, но принесли в большом кувшине воды, все напились, я смочил купцу повязки.
– Гриша, что они хотели?
Купец, застонав, повернулся на бок.
– Хотят, чтобы я признал свою вину в том, что якобы беспошлинно возил воск и меха в Ганзейский союз.
Ага, прямо тридцать седьмой год какой-то – под палками можно признать все что угодно!
– А если заставят признаться?
– Судно и груз конфискуют в королевскую казну, команду отправят на галеры или на каторгу.
Такой оборот меня не устраивал. Надо было что-то придумывать. Осмотрев решетку на оконце и стены, понял, что кроме как через дверь не выбраться.
Я придвинулся к купцу ближе.
– Гриша, а суд может нас признать невиновными и отпустить?
Купец долго молчал – я даже подумал было, что он не услышал вопроса, – но наконец произнес:
– Это вряд ли.
Такой ответ еще более укрепил меня в решении, что отсюда надо бежать.
– Гриша, бежать надо!
Купец лишь усмехнулся разбитыми губами:
– А как?
– Да на нашем же судне!
– До судна еще добраться надо, а там охрана. Да даже если уйдем из порта, фрегат догонит – он значительно быстроходнее.
Я надолго задумался. Да, препятствий много, но каторжный труд на серебряных копях короля Густава меня не прельщал. Я зашептал Григорию в ухо:
– Кто из твоих ребят может держать язык за зубами и силушкой не обижен?
Купец даже не задумался.
– Федор Карасев и Онуфрий Оглобля.
– Позови их к нам!
Я боялся посвятить в свой план всю команду: вдруг шведы попытать маленько вздумают – не всякий язык удержать сумеет. Пока нас не развели по разным камерам или не заковали в кандалы или не сотворили еще что-нибудь такое же мерзопакостное, нужно было действовать.
Я объяснил Федору и Онуфрию задачу и начал стучать в дверь. Долго ничего не происходило, затем в коридоре послышались шаги, и в двери открылось окошечко. Надзиратель что-то спросил на шведском. Я бойко затараторил на русском, показывая рукой вглубь камеры.
Сработает ли моя уловка? Окошко закрылось, загромыхали ключи, дверь в камеру приоткрылась и высунулась рука с масляным светильником. Федор тут же ухватился за руку и резко втащил стражника внутрь. Тот и пикнуть не успел, как Онуфрий тряпкой заткнул ему рот. К сожалению, никакого оружия у него при себе не было – лишь связка ключей.
Я стащил с него форменную одежду и надел поверх своей. Поскольку стражник был ростом высок, как и все шведы, форма пришлась мне впору. Было неприятно натягивать на себя чужую, пахнущую чем-то кислым одежду, но выбора не было.
Шведа связали и бросили в углу.
– Кто-нибудь говорит по-местному? – обратился я к команде.
Один из матросов сказал, что немного умеет.
– Выясни у него, где и сколько охраны в тюрьме.
Матрос залопотал по-шведски (кляп изо рта у надзирателя мы вытаскивать побоялись – тот с перепугу мог закричать). Стражник на пальцах показал – двое. Не так уж и плохо. Времени терять было нельзя: если все пойдет как надо, побег обнаружат утром, когда придет смена.
Я вышел в коридор и направился к выходу, за мной тихо крались Федор и Онуфрий, остальные сидели в камере. Подошли к караульному помещению. Оно слабо освещалось масляной плошкой, на столе стоял кувшин с вином, двое стражников в расслабленных позах сидели на лавках. Дисциплина здесь явно хромала. Я опустил голову, стараясь, чтобы свет не падал на лицо – может, на мгновение это собьет стражников с толку.
Где находится оружие, я не знал – плохо, если под рукой у тюремщиков. Обернувшись, сделал знак Федору и Онуфрию быть наготове, не спеша открыл дверь, позвякивая связкой ключей. Один из стражей поднял голову и, пока он не успел меня разглядеть, я обрушил кулак с зажатыми в нем ключами ему на голову. Мои сокамерники, ворвавшиеся следом за мной, быстро скрутили второго. Связав им руки и ноги поясными ремнями, мы заткнули им рты одеждой и, не церемонясь, отволокли в камеру.
Моряки с нетерпением ожидали нас. Я приказал не шуметь и тихо идти к выходу. Дверь в нашу бывшую камеру на всякий случай запер. С ключами в руке пошел к выходу, где уже стояли все наши.
В караулке мы нашли две алебарды и три короткие сабли, больше похожие на абордажные, – да, невелик арсенал, но это лучше, чем голые руки. Хорошо, что нас разместили в припортовой тюрьме – охрана здесь слабая, да и до судна добираться недалеко. Было бы хуже, если бы нас заперли в городской тюрьме – там охрана была бы серьезней, и попробуй-ка найти дорогу в ночном городе!
Мы медленно продвигались среди портовых построек и складов, стараясь не шуметь и не привлекать внимание. Вот и наше судно; у сходней маячит охранник, и неизвестно, сколько их на шхуне, и есть ли они еще. До стоящего у пирса фрегата метров семьдесят – шуметь нельзя, тревога поднимется мгновенно. Даже если на фрегате часть команды на берегу, оставшихся с лихвой хватит, чтобы порубить нас в капусту.
Поскольку я был в чужой форме, решил идти туда сам. Сунул в рукав нож, Федору поручил незаметно подобраться к охраннику сбоку и в нужный момент отвлечь его внимание: бросить камень в воду или кашлянуть. Онуфрий должен был идти передо мной. Со стороны это могло выглядеть так, будто я сопровождаю задержанного: все бы хорошо, но вряд ли арестованных водят по ночам. Расчет был только на некоторую растерянность охранника, хотя бы минутную.
Вся оставшаяся часть команды шхуны спряталась в тени портового склада.
Ну, пора! Федор уже минут двадцать как уполз и должен быть на месте. Мы с Онуфрием вышли из-за пакгауза и, не торопясь, направились к нашей шхуне. Когда до охранника осталось несколько метров, он что-то спросил. Я сделал вид, что закашлялся, но по-прежнему шагал вперед. Охраннику мое молчание явно не понравилось. Он начал шарить по поясу, явно пытаясь вытащить из ножен палаш. В это время очень кстати дал себя знать Федор – в воду рядом со шхуной свалился какой-то крупный предмет. Охранник инстинктивно обернулся на шум, я рванулся вперед и всадил ему нож прямо в сердце, одновременно зажимая рот рукой. Подскочивший Онуфрий подхватил его за ноги, и мы живо затолкали убитого в щель между бочками, стоявшими на пирсе.
Уже втроем, вместе с Федором, который взял палаш убитого в руку, мы осторожно поднялись на нашу шхуну. Поскольку матросы знали корабль лучше меня, они пошли первыми. Даже в темноте они хорошо ориентировались в закоулках шхуны. Мы быстро обшарили весь корабль – пусто, никого. Я распорядился, чтобы Онуфрий тихонько привел на судно всю команду. Сам прошел в свою каюту – все вещи, оружие, даже деньги были на месте, вероятно до решения суда. Я осмотрел свои пистолеты – они оказались заряжены – и сунул их за пояс.
