— Бригаду нашу разбили немцы, к своим пристать хотим, да где теперь свою часть сыщешь?
— Понял.
Капитан обернулся к палатке:
— Твердохлебов, внеси в списки и поставь на довольствие старшину… э-э-э… Как там тебя?
— Старшина Никифоров.
— Никифорова. И определи его в первую роту, в пулеметный взвод. Ну, бывай, старшина, еще свидимся.
— Не один я, товарищ капитан. Вместе воевали с товарищем, да танк его сгорел с экипажем.
Капитан внимательно посмотрел на меня, потом окинул взглядом мой комбинезон:
— Взять-то его могу, только танков у меня нет — батальон пехотный, из тяжелого вооружения только станковые пулеметы да взвод минометчиков.
— Да мне всяко воевать доводилось, товарищ капитан.
— Документы есть?
— А то как же!
Я протянул капитану красноармейскую книжку Петра.
— Так, кадровый танкист, в финскую воевал, сержант. Танкистов не хватает, сержант, а ты — в пехоту.
— По-моему, и танков не хватает тоже.
— Это ты верно заметил. Ничего, подойдут из тыла части — еще зададим немцам жару. Ладно, будешь здесь служить. В батальоне некомплект, в штабе дивизии сказали — задерживать всех, отбившихся от своих, и доукомплектовываться. Иди в палатку, оформляйся.
— Спасибо, товарищ капитан.
— Не благодари, не за что.
Мы со старшиной прошли в палатку, где молоденький писарь внес нас в списки батальона, поставил на довольствие.
— Идите в первую роту, оба будете там служить. Командиром — старший лейтенант Синельников.
Мы вышли из палатки и, спросив у бойцов, где первая рота, нашли командира. Старшина, как старший по званию, представился.
— Пулеметчик? Очень хорошо. Вас только двое? Не густо. А ты чего в комбинезон вырядился? — обратился он ко мне.
— Я не вырядился, я танкист. Танк сгорел.
— Цирк прямо. Вчера кавалеристов прислали — без коней. Сегодня танкист без танка. Чего мне с тобой делать-то?
— Вы командир, решайте.
— Воевал, опыт есть?
— Еще с финской.
— Это хорошо, а то у меня в основном молодежь необстрелянная. Командиром отделения пойдешь во второй взвод. Оружие у взводного получишь. Старшина, командиром пулеметного взвода будешь.
— Есть!
— Свободен.
Я нашел командира второго взвода, молодого лейтенанта. Изучив мою, а вернее, Петра, книжку, лейтенант задумался.
— Мне бы сержанта бывалого, а они танкиста прислали. Ладно, на безрыбье и рак — рыба. Пошли, с отделением познакомлю.
Лейтенант подвел меня к бойцам, сидевшим у полуторки и при нашем появлении вскочившим.
— Представляю вам нового командира отделения — сержанта Колесникова.
Лейтенант повернулся ко мне:
— Оружие есть?
Я развел руками.
— Пошли со мной, поистине царский подарок сделаю.
В палатке лейтенант вытащил из ящика новенький автомат ППД и два магазина к нему.
— Владей! Стрелял когда-нибудь?
— Не приходилось.
— Патроны только экономь, прожорливая машинка. И далеко не стреляй, он только для ближнего боя хорош.
Я вернулся к отделению. Солдаты завистливо поглядывали на автомат. У всех были мосинские трехлинейки. Это потом появятся автоматы Шпагина — ППШ, Судаева — ППС, но сейчас автомат Дегтярева был редкостью. Живьем я видел его в первый раз. Проще швейной машинки, удобный в бою, он донимал лишь хлопотным снаряжением дисковых магазинов.
Прозвучала команда «Принять пищу». Красноармейцы потянулись к полевой кухне. Впервые за те несколько дней, что я был в этом времени, мне удалось нормально поесть. Жиденькому, но горячему супчику я обрадовался, как ребенок конфете. На второе — картошка с селедкой. Хлеб — черный, липкий, чаек — едва закрашенный, с двумя кусками сахара. Немудреная еда, но когда брюхо от голода к позвоночнику прилипло, все это показалось мне пиршеством.
После обеда потянуло в сон, но прибежал посыльный от командира взвода, передал приказ:
— Приготовиться к движению.
Бойцы закинули тощие вещмешки и скатки шинелей в полуторку и со смешками и матерком полезли в кузов горьковской «ГАЗ-АА». Я было уже сам поставил ногу на подножку кабины, как истошно закричали: «Воздух!» Все бросились от машины, вжались в землю, используя для укрытия небольшие ямки, ложбины.
Сначала проплыла в вышине «рама» — самолет-разведчик, а вскоре пожаловали стервятники — ненавистные пикировщики Ю-87. Ну до чего же паскудные создания!
Лес с пехотным батальоном обрабатывали бомбами и пулеметным огнем долго и тщательно. И чувства при этом у меня были самые несовместимые — страх за себя, обида за отсутствие наших истребителей и беспокойство за вверенное мне отделение.
Самолеты делали один заход за другим. Казалось, бомбардировке не будет конца.
Но вот гул мотора стих, улеглась пыль. Я поднялся. Рощица была вся перепахана — деревья повалены, а между ними — горящие и перевернутые машины, и убитые — много убитых, раненые. Не успев выйти на позиции, батальон понес тяжелые потери.
— Все живы? Доложитесь!
Из моего отделения погибло трое. Я, честно признаться, ожидал худшего. А вот полуторку нашу изрешетило осколками и пулями. Колеса пробиты, из радиатора течет вода. Похоже, пешком придется топать.
И точно. Примчался лейтенант:
— Как у тебя?
— Трое убитых и машине — каюк.
— У других — хуже. Строй отделение, выходим. Изрядно потрепанный бомбежкой, батальон вышел на грунтовку.
Глава 4
Позицию нам отвели — хуже не придумаешь. В широкой лощине, перед нами — ручей. Сзади, на пригорке, наши пулеметчики «Максим» поставили. Впереди — холм небольшой. Это плохо. С него немецкий наблюдатель запросто в бинокль наши позиции разглядит. А коли у немцев минометы есть, они головы поднять не дадут. Но выбора не было. Я — лишь командир отделения, на армейском жаргоне — «комод». Где приказали, там и должен стоять.
Начали окапываться. Для пехотинца главное — зарыться поглубже, тогда и пуля вражеская поверху пролетит, и от бомбежки окопчик спасет. И сколько пехотинцу той землицы перекидать-перелопатить за войну пришлось, ни один бульдозер не осилит, сломается. Вот и зарывались.
К вечеру вполне приличные окопы вышли. Уже в сумерках пришел комвзвода, оглядел окопы и остался доволен:
— Молодец, основательно окопался.
— Гранат бы нам, товарищ лейтенант.
— Знаю, да где их взять? У пулеметчиков, что за нами, патронов — на полчаса боя.
