— Правда? — В Санькиных глазах светилась восторженная наивность.
— Конечно! Ведь полк ваш геройски сражался?
— А то как же! Пять танков подбили, пехоты ихней сколько положили — несчетно. Кабы не самолеты немецкие, ни в жисть бы они нас не одолели.
Мы замолчали. Каждый думал о своем.
— Скажи, Петр, а сам товарищ Сталин знает о том, как нам здесь туго приходится? — прервал молчание боец.
— Знает. Должен знать, и думаю — меры принимает.
— Вот и я так же думаю. Ты комсомолец или коммунист?
— В комсомоле мне быть по возрасту уже не положено, а в партию не вступил.
— А я комсомолец, — парень шмыгнул носом.
Мы снова замолчали. Начало темнеть.
— Саня, пора укромный уголок для ночлега искать. Спать надо — сил уже нет.
Мы нашли небольшую ложбинку за кустом, улеглись. Я перевернулся на спину, заложил руки за голову и, кажется, впервые за эти дни по-настоящему увидел звездное небо, Млечный Путь… дорожку от края до края, отыскал глазами знакомый с детства «летний треугольник»: яркие Альтаир, Денеб и голубоватая Вега.
Навалилась дрема. Как будто сквозь сон, услышал голос Саньки:
— А маманя моя дома уже корову подоила. Парное молоко — оно знаешь какое вкусное? И пахнет по-особому, — мечтательно говорил Санька.
— Ты из деревни, что ли?
— Ага. Вятский я, из Санчурска.
— Далеко.
— Далеко, письма десять дён почти идут.
— Спи, Саня, завтра тяжелый день будет, отдохнуть тебе надо.
Проснулся я от щебета птиц. Солнце только взошло. Хватился — Сани рядом не было. Слава богу, оружие мое на месте. Но куда он исчезнуть мог?
Саня объявился вскоре. На вытянутых руках он нес пилотку, полную ароматной малины.
— Ешь, тут малинник рядом — малины полно. Я уже наелся.
— Когда ж ты успел?
— А я привык в деревне рано вставать. И в казарме раньше всех просыпался.
Я с жадностью набросился на малину. Как десерт она была бы хороша, но наесться ею взрослому мужику было невозможно.
Доев последнюю ягоду, я вернул пилотку Сане:
— Спасибо!
— Чего там, — зарделся Саня.
— Ну, что, боец, потопали…
Я повесил на себя оружие, Саня закинул за спину мешок с немудреными пожитками и винтовку, поправил пилотку, и мы пошли.
Часа через два бодрой ходьбы услышали далеко впереди орудийные выстрелы. Остановились, прислушались.
— Далековато — километров десять, пожалуй, будет, — определил я.
— Эка, два часа ходу всего.
— А про немцев не забыл?
Дальше мы шли осторожнее.
Часа через полтора хода, перед нами, по лесной грунтовке, проехали немецкие мотоциклисты. Рядом совсем — и пятнадцати метров не будет. Хорошо, лес густой, они нас не заметили.
— Саня, теперь нам надо быть осторожнее — немцы рядом.
Оглядевшись, мы перебежали дорогу. Еще метров триста — и впереди, на поляне открылась батарея немецких гаубиц. Я на карте сделал пометку.
— Саня, теперь вправо — и потихоньку, ползком, — прошептал я.
Мы отползли, потом поднялись и, прячась за деревья, ушли вправо — южнее, потом повернули на восток. Еще полчаса ходу — и перед нами в лучах солнца заблестела речка. Неширокая, метров двадцать.
Мочить оружие и обмундирование не хотелось. Я разделся, связал узел из комбинезона, обмотал им винтовку и автомат. Саня последовал моему примеру, бережно уложив полотнище знамени в узел. Подняв узлы над головой, мы вошли в воду. Теплая вода в реке, но дно илистое, ноги вязли по щиколотку. Наконец перебрались. Положив узлы на землю, мы уселись на берегу и стали отмывать ноги от налипшего ила.
Сзади клацнули затворы.
— Руки вверх!
Речь наша, русская.
Мы подняли руки и, встав сами, повернулись.
Перед нами стояли три красноармейца, направив на нас винтовки:
— Кто такие?
— Свои.
— Вот сейчас и разберемся, какие вы свои. Ну-ка, шагайте вперед.
Один боец пошел впереди, мы — за ним, замыкал шествие второй боец. Третий подхватил наши узлы с обмундированием и оружием и, согнувшись под тяжестью ноши, следовал сбоку.
— Эй, мужики, одеться-то хоть дайте.
— Отставить разговорчики, шагайте.
Вскоре подошли к лагерю. Бойцы с удивлением и любопытством пялились на нас. Ага, давно голых мужиков не видали.
Остановили нас у палатки. Первый боец вошел внутрь и тут же вышел. С ним — капитан.
— Вот, дезертиров поймали! — бодро доложил боец.
— Какие же мы дезертиры? Те от фронта в тыл бегут, — вступил я в разговор.
— Кто такие?
— Сержант Колесников, — отрапортовал я.
— Боец Капустин, — это уже Саня.
— Документы есть?
— Есть — в узлах, в гимнастерке.
— Давай узлы.
Боец положил перед капитаном наши вещи и оружие. Капитан начал с узла Саньки. Достал гимнастерку, из нее выпало знамя. Капитан нагнулся и, подняв знамя, развернул его. Все поневоле вытянулись, приняв стойку «смирно».
— Нашего полка знамя, — гордо сказал Санька.
— А сам полк где?
— Полег весь. Полковника Иванцова вчера схоронили. Умер от ран.
Капитан сложил знамя, повернулся к своим бойцам:
— Свободны, продолжайте нести охранение. Вот что, бойцы. За спасенное знамя — благодарность. Можете одеться.
Мы кинулись к своим узлам, оделись, обулись и почти одновременно протянули капитану свои документы. Потом я достал из кармана документы полковника, вытащил из планшета карту и протянул капитану.
— Предположительно вот здесь мы похоронили комполка. А здесь — немецкая гаубичная батарея стоит.
Капитан внимательно посмотрел на карту, задумался и одобрительно кивнул головой. Затем вернул нам наши документы, оставив карту, знамя и документы полковника.
— Идем со мной.
Он довел нас до полевой кухни.
— Старшина, накорми людей.
— Да у меня как раз только для караулов и осталось.
— Им урежь, а этих накорми.
Мы уселись на траву. Старшина побурчал, но дал по полному котелку супа и буханку черного хлеба на двоих. Сам же капитан ушел.
Когда мы доели кашу и запили обед жидким чаем, он появился вновь. От прежней суровости и следа не было.
