Утром, еще до завтрака, я подошел к командиру взвода связи:
— Ножа не найдется ли?
— Ножи-то есть, только не подойдут они тебе.
— Почему?
— Короткие, ими только провода резать. Ты у разведчиков спроси. На худой конец — у вооруженцев. Я видел — они трофеи собирали. Может, штык плоский немецкий подберешь.
— За совет спасибо.
Разведчики отказали сразу — мол, самим нож хороший нужен, а плохих не держим. Старшина из вооруженцев, слазив в тракторный прицеп, вытащил плоский немецкий штык в ножнах:
— Дарю. Сталь хорошая.
Я попробовал лезвие — действительно, штык хорош. Ну, штык так штык. Нацепил его на пояс, а, придя к себе во взвод, штыком на прикладе сделал шесть зарубок.
Проходивший мимо командир взвода заинтересовался:
— Ты чего оружие портишь?
— Так снайперы всегда на прикладах счет убитому врагу ведут.
— Что-то у тебя зарубок много.
Я обиделся:
— Все мои, ничего лишнего не приписал.
Лейтенант недоверчиво покачал головой:
— У меня весь взвод столько врагов уничтожить не смог.
Хотел я ответить, что вообще-то бойцов стрелять учить надо, но промолчал. Все-таки формально я числюсь в его взводе, и отношения портить не хотелось. И кроме того, в боевых условиях учить стрельбе, впрочем, как и прочим воинским премудростям, уже поздно. Обучать солдат надо в мирное время. К тому же у меня фора — военное училище за плечами.
Позавтракали пшенной кашей, приправленной маслом, с черным хлебом в прикуску. Небогато, но приятная сытость в желудке ощущается. И только командир взвода решил бойцов собрать, чтобы беседу провести о текущем моменте и положении на фронтах — явно из сводок Совинформбюро, как прозвучал сигнал тревоги. Все бросились в окопы. Я же побежал к церкви. Увидел жалкое зрелище. Двери сорваны с петель, внутри все в запустении. То ли при отступлении церковь в упадок пришла, то ли большевики-безбожники еще до войны храм разорили? По узкой и крутой лестнице я взобрался на самый верх, на площадку, где висел колокол.
Устроился поудобнее, под винтовку скатку подложил. Осмотрел местность, выбрал ориентиры, прикинул по сетке прицела дальность. В бою этим заниматься некогда будет. Послюнявив палец, определил направление ветра. Хоть и слабый ветерок, но устойчивый, без порывов. На дальние дистанции пулю все равно сносить немного будет, надо учесть.
Вдалеке показались немцы. В прицел было видно, что впереди два мотоцикла с колясками, а за ними — танки, средние Т-III.
Я крикнул с колокольни комбату, что располагался в окопе недалеко:
— Немцы! Вижу танки!
Понял он меня или нет, только от него вестовой побежал к командирам рот. Чем от танков отбиваться? Пушек в батальоне нет, — правда, одно противотанковое ружье я видел. Длинное — метра два, тяжелое — его два бойца несли.
Приблизились немцы к деревне, и колонна стала разворачиваться в боевой порядок.
Я стал считать танки: один, два… пять. Для нас многовато.
С танков спрыгнули пехотинцы и рассыпались цепью.
Наши пока не стреляли — команды не было.
Я в оптику нашел какого-то офицера. Он сидел в коляске мотоцикла и говорил по рации. С трудом, но можно было разглядеть наушники на его голове. Далековато — метров триста — триста пятьдесят.
Я сунул в патронник патрон с бронебойно-зажигательной пулей БЗ. Она тяжелее обычной Л, и потому ее меньше сносит ветром.
Вероятно, комбат отдал приказ на открытие огня, потому как из наших окопов грянул дружный залп.
Немецкие танки тут же стали стрелять из пушек.
Я тщательно прицелился в офицера и нажал на спуск. Винтовка дернулась, изображение в оптике исчезло. Я тут же навел прицел снова. Попал, а ведь ей-богу попал! Таких дальних выстрелов я еще не делал. Попасть на таком расстоянии из снайперской винтовки — большая удача. Для современного оружия с более мощной оптикой триста метров — не бог весть что, почти рядовой выстрел. На соревнованиях по варминтингу и дальше стреляют, да еще по малоразмерной цели, какой является, например, сурок. Но этим выстрелом я гордился.
Внизу раздался взрыв. Танковый снаряд угодил в церковь. «Сделаю еще выстрел, и надо уносить ноги, — решил я. — Засекут обязательно».
Я поводил оптикой по немецким цепям. Эти поближе будут, чем мотоцикл. Вон офицер пробирается — по пистолету сразу видно. В бою их офицеры фуражек не носили — надевали пилотки. Зато винтовку или автомат в руки не брали. Вот по пистолету я его и вычислил. Подкрутил барабанчик на дальность двести метров, прицелился, выстрелил. Немецкий офицер упал. Хорошо! И не успел я порадоваться успеху, как в колокольню попал снаряд. Колокольню качнуло, и я испугался, что она сейчас завалится. Нет, устояла.
Подхватив винтовку и скатку, я стремительно скатился по лестнице. И вовремя. Метра на три ниже площадки, где я лежал, в стене зияла здоровенная пробоина. Памятуя, что снаряд дважды в одно и то же место не попадает, я устроился у пробоины. Повел прицелом, нашел в наступающей цепи унтера, выстрелил и — кубарем вниз. Еще один снаряд попал в верхнюю площадку колокольни. Осколки ударили в колокол, и он низко загудел. Посыпались кирпичи. Все затянула пыль.
Я, едва не упав на крутых ступенях, спустился в церковь. Обежав ее, по железной лестнице взобрался на крышу и устроился за парапетом. Видно хуже, чем с колокольни, но не так страшно. Высоты я всегда старался избегать. Не то чтобы боялся — просто не нравилось мне это ощущение.
По колокольне угодил еще один снаряд, и верхняя площадка с колоколом рухнула вниз. Вовремя я оттуда убрался.
Повел прицелом, нашел двух пулеметчиков с ручным пулеметом. Один выстрел… Мимо! Второй… Мимо! Опять я впопыхах забыл подправить барабанчиками дальность до цели. Крутнул, прицелился, выстрелил. Готов — попал! И в это время в парапет, совсем рядом со мной, ударил снаряд. Я потерял сознание.
Глава 5
Очнулся от сильной тряски. Болела голова и левая нога. С трудом открыл глаза и снова их зажмурил от резанувшего света. Затошнило. Выждал немного и приоткрыл веки — совсем чуть-чуть. Странно! Я в кузове грузовика «ЗИС-5», который опознал по кабине. Лежу на досках пола, рядом со мной вповалку — раненые, все в замусоленных бинтах. Я что — тоже ранен?
Снова потерял сознание. Очнулся, когда меня снимали с грузовика. Двое дюжих санитаров, ничуть не церемонясь, перевалили меня на носилки и занесли в какое-то кирпичное здание.
Здесь пахло кровью, лекарствами, карболкой. Вокруг сновали люди, частью — в бывших когда-то белыми, а теперь в пятнах крови халатах, частью — в армейском обмундировании. Носилки, на которых я лежал, поставили на пол в комнате.
Минут через пятнадцать зашел заросший щетиной врач. Поверх халата спереди болтался клеенчатый фартук.
