Потом перешли на шаг, перевели дыхание. А уж дальше шли осторожно, цепочкой. Вдалеке, за лесом, уже были видны отблески осветительных ракет — в полукилометре начиналась передовая.
— Товарищ майор, теперь пусть они попрыгают, — я указал на «окруженцев».
— А сплясать тебе не надо? — обозлился майор.
— Ты возьми в толк, майор. Будем к передовой подходить — тишина нужна. Звякнут неосторожно — маму позвать не успеете. Вам оно надо?
Скрепя сердце майор велел своим попрыгать. Твою мать! Каждый звякал железом.
— Все лишнее, за исключением оружия, бросить, автоматы — за спину, магазины — в сапоги, — скомандовал я.
Послушались. Потом попрыгали снова. Порядок!
— Так, теперь за мной — ползком, цепочкой. И — никаких разговоров! Делать то, что делает боец перед вами.
Я опустился на землю и пополз. За мной — Салов и Кукин с немцем. Ему заткнули рот, чтобы не позвал, на помощь. А уж дальше пыхтели «окруженцы».
Мы благополучно миновали вторую линию траншеи. Впереди показалась передовая — самый сложный этап. Ракетчики ракетами освещают местность, пулеметчики не дремлют. Группа большая, засекут ее, если не будут соблюдать осторожность. А вот с этим как раз проблема. Опыта у бойцов мало. Злости на немцев за глаза — повоевали уже. Но тихо ползти, неподвижно замирая при каждой взлетающей осветительной ракете — вот этого опыта у них не было.
Как быть? Уж очень хотелось и немца живым притащить, и «окруженцам» помочь до своих добраться.
Я отполз назад к майору и почти приник к его уху:
— Впереди — линия соприкосновения войск. Всем не пройти. Давай так поступим, майор. Мы с немцем и группой разведки уходим. Доберемся до своих, устроим стрельбу, немцев отвлечем. А ты со своими, как трам-та-рарам начнется, захвати вон тот дзот с тыла. Видишь его?
Майор приподнял голову, обвел глазами пространство перед собой:
— Вижу.
— Он для вас сейчас опаснее всего. А потом уже уходите. Бежать не надо — только ползком, так людей сохранишь. Других вариантов я не вижу.
Майор задумался на секунду:
— Я тоже.
— Договорились.
Мы подползли к траншее. Салов заглянул в нее и махнул рукой. В мгновение ока мы перемахнули через траншею. Пленный офицер не сопротивлялся, сам видел — передовая. Начнется стрельба — ему тоже не поздоровится. Мы поползли. Сами работали локтями и немца тащили.
Раздался хлопок ракетницы. Нейтралку залило мертвенно-белым светом. Все застыли в неподвижности. Ракета погасла, и мы поползли снова. Так замирали еще раза два. Вот-вот появятся наши окопы.
Наконец впереди раздалось:
— Стой, кто идет? Пароль!
— Свои, разведка.
Я назвал пароль. Мы спрыгнули в траншею и стащили туда же немца.
— О, пленного взяли? Молодцы!
Командир роты стоял рядом. Как мог четче, я доложил ему об «окруженцах». Он понял меня сразу:
— Подождите, я сейчас.
Командир ушел и вскоре вернулся.
Сзади нас захлопали наши минометы. На немецких позициях рвануло четыре взрыва. И тут ударили наши пулеметы.
Немцы открыли ответную стрельбу. Елки-палки, да как же «окруженцы» нейтралку смогут пересечь?
Я в нетерпении высунул голову, высматривая группу майора. Но ничего не было видно, только вспышки выстрелов на немецкой передовой. И вдруг неожиданно для меня впереди окопов раздался голос:
— Сержант, ты здесь?
— Здесь, здесь я — ползите на голос.
В траншею свалился майор, и следом — бойцы его группы. Механически я пересчитал: «Восемь».
— Все, больше никого не будет. — Майор вытер рукавом гимнастерки пот со лба. — Двое у дзота остались, двое на нейтралке лежат.
Появился командир пехотной роты:
— Это вы из окружения вышли?
— Майор Меркурьев, бойцы мои.
— Сдать оружие!
Майор оторопел.
— Сдай, майор. Приказ есть: всех, кто вышел из окружения, направлять без оружия в наш тыл. Там разберутся.
Майор нехотя снял с плеча немецкий автомат и отдал пехотинцу. Бойцы его группы последовали примеру своего командира.
— Колесников, сам до штаба их доведешь или сопровождающих дать?
— Сам доведу, — ответил я.
По траншее мы пошли вглубь нашей территории, потом выбрались из нее. Стрельба стихла.
Через час мы были уже у штаба. Я сдал «языка» и его планшет, доложил о выходе «окруженцев». Начштаба похвалил нас за «языка» и послал за переводчиком и особистом.
Явились заспанный переводчик и особист, как будто бы и не ложившийся. Пленного увели на допрос.
Я доложил особисту о группе «окруженцев», об уничтожении ими немецких артиллеристов и о переходе через позиции.
— Как думаешь, не врут? — зевнув, спросил особист.
— Не похоже — батарею при мне уничтожили, на моих глазах.
— Э, сержант! Надо разобраться еще. Завтра зайди ко мне, напишешь все подробно — кто, где и как.
— Так точно.
— Ну иди, отдыхай. Офицера ихнего взяли?
— На этой же батарее гаубичной и взяли.
Мы с разведчиками пошли отдыхать. Майор со своими людьми сидел во дворе, а рядом стоял боец с винтовкой. Вот черт! Как будто под конвоем. Они ведь на моих глазах артиллеристов уничтожили, через немецкие позиции прорвались, а здесь — «оружие сдать, разберемся», да еще и солдата с винтовкой приставили! Конечно, я слышал уже, что есть у немцев такой полк — «Бранденбург-800». Все немцы знают русский язык, носят нашу форму и оружие; их забрасывают в наш тыл, чтобы устраивать диверсии и создавать панику. Здесь, конечно, не тот случай. Не думаю, что они пожертвовали бы своей батареей.
Я снял сапоги, обмундирование и растянулся на нарах. Господи, какое блаженство!
Около полудня меня разбудил старшина. Званием он был старше, но я — выше по должности.
— Товарищ командир, проснитесь.
— А… Что такое?
— Парикмахер приехал, все свободные от службы уже постриглись. Не желаете?
Конечно, желаю. Оброс за месяц, что я здесь, а всегда короткую прическу носил — привык еще с курсантских времен.
Я оделся, обулся и вышел во двор. На табуретке сидел очередной солдат, а парикмахер машинкой стриг его «под ноль». И я постригся так же. Меньше голова потеет, и пыль не так задерживаться будет. На войне не всегда чисто, а помыться, да чтоб с горяченькой водичкой, мылом и мочалкой — редко когда выдается. Все чаще у ручья и без всякого мыла.
Я отряхнулся от остатков волос. В это время мимо нас двое конвоиров провели пленного офицера, которого мы взяли вчера «языком».
