— Батарея, подъем! — последний раз прокричал дневальный, и мы по привычке повторяем утренний ритуал, осознавая, что все уже по-другому. Остающиеся смотрят на нас по-разному: кто-то с завистью, кто-то с сочувствием, многие равнодушно, а некоторые прячут глаза. Стыдятся своей радости, что не им, а нам выпал жребий первыми отправиться в мясорубку фронта. Батарея последний раз проходит по плацу и погружается в лихорадку окончательных сборов. Особенно свирепствует старшина, следя за погрузкой своего барахла, которое он называет военным имуществом. Наконец все распихано по кузовам машин, орудия прицеплены, и перед нашей колонной распахиваются ворота. Как и предсказывал Филаткин, на городских улицах, хорошо укатанных транспортом, СТЗ отстает от ЗиСов, даже с прицепленными пушками. Но не сильно, на станцию он добирается, когда первый ЗиС всего минут пять шлифует задними колесами обледеневший пандус.
— Раз, два, взяли-и!
Первый взвод, облепив орудие, пытается помочь грузовику, но не может преуспеть в этом. Вчера была оттепель, и ночной мороз превратил довольно крутой подъем в непреодолимое препятствие, по которому подошвы красноармейских сапог скользят так же, как и покрышки грузовиков. СТЗ с этой задачей справляется почти без нашей помощи, да и маневренность у него лучше, чем у ЗиСа. Петрович демонстрирует виртуозное управление, и меньше чем через час он уже втаскивает на платформу последний ЗиС. В отведенное на погрузку время батарея почти уложилась. Мы размещаемся на сколоченных в теплушке нарах, Епифанов закрывает деревянную дверь и начинает растапливать буржуйку. Скоро внутри вагона станет чуть теплее, чем на улице. День заметно увеличился, и сильных морозов днем уже нет, но ночью довольно холодно. Гудит паровоз, лязгают буфера. Поехали.
Глава 6
Решение никак не находилось. Ну как обеспечить необходимую чувствительность защиты, если при таком диапазоне мощности источника и длине линии минимальный ток короткого замыкания лишь незначительно превышает рабочий ток? А никак, хоть головой об стену. А тут еще над ухом орут, думать мешают. И чего они, в самом деле, так разорались?
Дух-дух, дух-дух, дух-дух, дух-дух, неторопливо постукивают на стыках колеса эшелона. Дверь теплушки сдвинута в сторону, и в нее задувает холодный воздух. Почти все обитатели нашего вагона собрались около нее, высовываются наружу и что-то кричат. Секунд двадцать я пытался проснуться и понять, что произошло и о чем кричат собравшиеся в проеме дверей. Когда я понял, то сон с меня как рукой сняло. Работая локтями, пробился в первый ряд и, высунувшись в ледяной поток воздуха, заорал стоявшему на тормозной площадке часовым Коновалову:
— Прыгай!
Сашка меня услышал, но к его растерянности только добавилось удивление.
— Прыгай! Прыгай, я приказываю!
Вбитая за месяцы, проведенные в запасном полку, привычка к выполнению приказов сработала, и, оттолкнувшись от ступеней площадки, он кубарем полетел по заметенному снегом откосу железнодорожной насыпи.
— О-й, е-о-у!
Я прыгаю вслед за Коноваловым. Хорошо, хоть спал в шинели и в шапке с завязанными под подбородком ушами. Снега намело много, да и скорость эшелона в повороте не превышала тридцати километров в час. Поэтому прыжок обошелся почти без последствий, только лицо и все щели в одежде залепило колючим, холодным снегом. Зрение вернулось, когда я смог протереть руками лицо. Мимо проплывают платформы с орудиями и грузовиками. А этот любитель поспать на посту где? Вот он, голубчик! Ломится по глубокому снегу вдоль насыпи, только снег летит в стороны. Я подождал, пока пройдет эшелон, и поднялся по насыпи наверх. По рельсам идти проще, и я быстро догоняю Коновалова, тот на лошадиной дозе собственного адреналина продолжает бежать по глубокому снегу.
— Стой! Раз, два!
Сашка замирает и удивленно пялится на меня.
— Товарищ, сержант, а вы…
— Да я, я. Поднимайся, пошли винтовку искать.
Представляете, этот оболтус ухитрился задремать на посту и проснуться только тогда, когда его винтовка, лязгнув, улетела под откос. Не придумав ничего лучше, начал орать, благо взвод наш ехал в той же теплушке. За потерю боевого оружия красноармейца Коновалова ждал трибунал. Без вариантов. В стрелковом полку потерю винтовки, может, и удалось бы скрыть, списав ее как поврежденную или утерянную в бою, но в зенитной батарее такие фокусы не пройдут. Вот и приказал я Сашке прыгать — если найдет свое оружие, то, может, и выкрутится. А сам я прыгнул, потому что нельзя его одного оставлять. Восемнадцать лет парню, кроме своего партией забытого района, ничего не видел, по железной дороге второй раз в жизни едет.
Сашка забирается на насыпь, и мы рысью движемся в обратную сторону. Надо торопиться — найдет винтовку путевой обходчик, и все. Боевая трехлинейка с пятью патронами ему в хозяйстве пригодится. А если честный попадется и сдаст найденное оружие куда надо, то по номеру Коновалова быстро вычислят и еще хуже будет. Хотя, куда уже хуже. Пока Сашка до наших докричался, пока я проснулся, пока понял, минуты три-четыре прошло, а при такой скорости это полтора-два километра. Проверить эти пятьсот, а с учетом допуска восемьсот-девятьсот метров железнодорожного полотна будет трудно, снегу по краям намело много.
— Ты когда проснулся, что-нибудь увидел?
— Что увидел? — не понимает Сашка.
— Ну, столб, дерево, может, проезжали…
— Рельсы на краю были сложены.
Так, уже легче. Первый штабель с рельсами нам попадается метров через пятьсот. Это явно не тот, слишком близко. Второй лежит через километр от первого. Мы идем, тщательно осматривая сугроб на откосе. Хорошо, что нет ни снега, ни ветра, а то замело бы дырку, и хрен мы ее нашли. А так, метров через сто я замечаю в сугробе узкую щель.
— Проверь, только осторожно. Топчи поменьше.
Сашка лезет вниз и через минуту поисков в снегу выпрямляется с радостным воплем, вскидывая над головой свою трехлинейку с примкнутым штыком. В винтовку вцепился обеими руками, как будто боится, что она опять выскользнет и исчезнет в сугробе. Когда он поднимается на насыпь, то я от радости отвешиваю незадачливому часовому отеческий подзатыльник. Сашка только втягивает голову в плечи и прячет виноватые глаза.
— Штык сними, а то еще глаз себе выколешь.
Коновалов меняет положение штыка на винтовке, и мы идем догонять ушедший эшелон, а это ой как нелегко будет. Обратно также идем по путям. Мартовское солнце пробивается сквозь облака и уже заметно пригревает. Самое тяжелое зимнее время мне удалось пережить в относительно комфортных условиях советской казармы. Комфортных по отношению к условиям на передовой, конечно. Приблизительно через час и пять километров пути мы добираемся до небольшой станции. За это время нас обгоняет еще один воинский эшелон, похоже, движение на этой ветке довольно интенсивное. На станции мы находим начальника и объясняем ему ситуацию. Пожилой, грузный мужчина в железнодорожной шинели ведет нас в свой крохотный кабинетик. Там он начинает крутить индуктор вызова черного телефонного аппарата, висящего на оклеенной выцветшими обоями стене.
