А в 1944-м у нас все было как-то буднично. В общем-то, рядовая операция, если вдуматься… Прыгали в темноту. Сначала Катька Васина с рацией на длинном леере, потом тройка тех самых «гренадеров» (фамилии их были Рвякин, Жвакин и Мухин, и работали они у нас по силовой части). После них прыгали мы с Зарубой и замыкающая пара — Клепко и Фельдман. Эти двое были умниками и полиглотами, знали языки и топографию и у нас, помимо прочего, занимались планированием операций.
Пилотировал «Дуглас» Славка Кинев (которого у нас, перевернув фамилию наоборот, почему-то дразнили Веником), летчик-универсал, симпатичный блондин мрачного вида. Кинев более всего возбуждал мой интерес. У него была какая-то нетипичная биография. Несмотря на молодость, он в середине 1938 года успел повоевать в Испании, потом сражался с финнами и летал в Полярной авиации. К июню 1941-го у него было четыре ордена, а это о чем-то да говорит. Летать он мог на всем, что имеет винт и крылья, что неоднократно доказывал на деле. Вообще, на нашем базовом тренировочном аэродроме в Северобайкальске была куча образцов разномастной авиатехники. И если наличие там итальянских «Макки» или американского Р-51А «Мустанг» я еще могу объяснить, то понять, откуда там взялся американский же палубный F4F «Уайлдкет», я был не в силах…
Десантировались мы в десятке километров от местечка, именуемого на картах то ли Купрешко, то ли Купресско поле (километров 80 юго-восточнее боснийского городка Дрвар), в ночь со 2-го на 3 июня 1944 года. В этот день немцы имели шанс захватить маршала Тито со штабом и нашу военную миссию. Сэр Рэндольф Черчилль (сын Уинстона и глава английской миссии при штабе НОАЮ) быстро бегать не был приучен и потому достался немцам в качестве «утешительного приза»…
— По меркам 1948 года мы совершаем чудовищное преступление, — сказал Заруба мне на ухо, пока мы летели. — Тогда нам бы приказали или не мешать, или даже помочь немцам. Но сейчас не 1948-й, и наверху решили, что Тито на этот раз должен сбежать…
На каком именно «верху» это решили (в Коминтерне или КТБ), я не решился спросить…
— Лепота! — сказал Заруба, когда бой закончился. Немецких десантников было человек пятьдесят, и у них был хороший проводник из местных. Пройдя по горным тропам, они почти перехватили желанную цель. У Тито и нашей миссии оставался неполный взвод прикрытия, и дело, казалось бы, было решено. Но тут с тыла возникли мы. Мы имели одно решительное преимущество: Заруба всегда и везде знал наперед, откуда зайти, когда и где…
В общем, за час я тогда расстрелял двадцать один рожок к ППШ. Немцев мы положили всех до одного. Из партизанского взвода прикрытия уцелел только один Драголюб Калесич, дважды раненный в руку и практически без патронов…
Дальше было не так интересно. К вечеру мы вывели Тито со штабом НОАЮ и ЦК КПЮ, а также генерала Н. В. Корнеева с нашей военной миссией на подходящее в качестве импровизированной ВПП поле. Там мы соединились с партизанским подкреплением и стали ждать вечера.
Написать товарищу Тито записку я не успел бы, да и не на чем было. Единственное, что я успел, — это сказать ему «пару ласковых».
— Я не сомневаюсь, товарищ маршал, что вы создадите на Балканах весьма передовую державу, — сказал я ему на чистом сербско-хорватском. — Но обязательно позаботьтесь о преемниках!
— Зачем? — на царственном лице товарища Иосипа Броза отразилось непонимание.
— Не сейчас, а лет через тридцать, — ответил я, — потому что вы не вечны, как и все в этом мире…
На лице Тито проявилось еще большее непонимание… Слышавший наш разговор Заруба молча показал мне кулак..
Как подтвердил ход дальнейшей истории, мои слова товарищ Тито всерьез не воспринял, а может, просто забыл. А зря…
Ну а дальнейшее широко известно. Принято считать, что в ночь с 3-го на 4 июня из Бари прилетел советский С-47 с экипажем А. С. Шорникова, который и забрал всех «погорельцев» из Купрешко поле. Это все правда, только Шорников садился вторым. Первым на бомбардировщике В-25 приземлился Кинев, предварительно разбросав серию САБов, без подсветки которых Шорников не сел бы на это поле. В «Дуглас» Шорникова набилось больше двадцати человек, поэтому героического Калесича (едва теплого от кровопотери) мы затащили к себе на борт «Митчелла». Лететь было долго, и все время полета (мы с Калесичем сидели в пустой кабине кормового стрелка) я излагал сербу балканскую историю последующих шестидесяти лет. Я думал, что он лежит в полуобмороке и ничего не запомнит. А оказалось — нет. Ирония судьбы…
Наш В-25 теоретически должен был прикрывать С-47 Шорникова на маршруте до Бари, но ночных истребителей у немцев под рукой не оказалось. Так что долетели без приключений. А сфотографировались 4 июня 1944-го в Бари по инициативе того же Калесича. Правда, Заруба сниматься отказался. Не любил он этого…
За эту акцию всех нас наградили орденами Отечественной войны 1-й степени. Если сравнить это награждение с благами, свалившимися на головы экипажа Шорникова (они стали Героями Советского Союза и национальными героями Югославии), то это — почти ничего. Но, если вспомнить, какие неприятности ждали увенчанного лаврами Шорникова через три года, нам можно было только позавидовать…
Вернувшись из Бари, я понял, что самое интересное, похоже, только начинается. И не ошибся…
Голоса за кадром — 4. ПОВЕЛИТЕЛЬ ОБЛОМКОВ.
27 января 1945 года. Берлин. Разговор в узком кругу после совещания в бункере Гитлера.
— Мой дорогой Отто, — голос фюрера был слабым и скрипучим. — Надеюсь, вы согласны с тем, что нет более противоречивого союза, чем нынешний союз Сталина, Черчилля и Рузвельта?
— Да, мой фюрер! — ответил Скорцени, все еще недоумевавший по поводу того, что Гитлер вызвал его на это закрытое совещание, а потом и вовсе повелел задержаться после его окончания.
— Надеюсь, моя мысль о том, что нам необходимо как можно скорее стравить эту троицу между собой, высказанная сегодня, находит у вас понимание, Отто?
— Да, мой фюрер!!
— Так вот, нами получены весьма достоверные сведения о том, что в начале февраля Сталин, Черчилль и Рузвельт намерены собраться в Крыму. На конференцию, где эти самоуверенные мерзавцы намерены определить судьбу Европы на послевоенный период…
На лицах Скорцени и присутствовавших здесь же Гиммлера, Геббельса, Бормана и Бургдорфа после этих слов появилось выражение безнадежного ужаса…
— Помешать этому сборищу мы не сможем, — продолжал фюрер. — Но наша разведка только что получила достоверные сведения о том, что русский Генеральный штаб уже разработал секретный приказ, или директиву, о неких «особых боевых действиях», «атаках особых целей» или «боевых действиях в особый период». Наши агенты совершенно определенно указывают на то, что приказ касается возможных вариантов действий русских войск в Европе против англичан и американцев и относится к моменту, когда рейх, по их прикидкам, будет окончательно разгромлен. Этот наглый азиат, не успев закончить одну войну, уже планирует другую…
