Но все это не главное. Самое время вспомнить «Жертву телевидения»
[175]
до сих пор почти неизвестного Высоцкого с его «Глядь – дома и Никсон и Жорж Помпиду!» – на экране начали появляться прямые трансляции важных политических событий. И стартовала эта традиция с августовского визита генерала де Голля.
Прямо с трапа самолета французскую делегацию сопровождали камеры. В новостях шла спрессованная нарезка событий, более того, была запущена передача «Международная панорама», в которой какой-то профессор МГИМО по фамилии Зорин
[176]
, но с очевидно еврейским лицом, давал очень дельные комментарии событий. Тут уж мне пришлось «внезапно» обнаружить заныканный в НИИ телевизор и утащить его на недельку к себе в кабинет. Издержки времени – никаких «отложенных записей», а тем более youtube, еще не придумали, если прозевал трансляцию – придется ждать газет.
Собственно, только сейчас я узнал, что текущий визит французского лидера не первый в истории. Еще в сорок третьем Сталин и де Голль подписали в Кремле договор «О Союзе и военной помощи» сроком на двадцать лет, и вообще, если бы не позиция СССР, то при дележе немецкого пирога про Францию могли вообще забыть. А так – и при капитуляции кто-то от них подпись ставил, и оккупационную зону хоть и плохонькую, но отрезали. Вроде шикарная основа для долговременного сотрудничества, но с товарищем Хрущевым у них что-то не заладилось
[177]
. Зато с Микояном, судя по трансляциям, общение шло великолепно. Что ни кадр – оба довольные, чисто коты у разбитой банки сметаны.
Есть от чего, де Голль хорошо подготовился для снижения напряженности времен провозглашения независимости в Алжире. Еще в шестьдесят третьем вывел из НАТО свой флот, в феврале шестьдесят шестого призвал распустить этот блок вообще. Кроме того, вывез из США восемьсот двадцать пять тонн золота в обмен на семьсот пятьдесят миллионов долларов. Теперь того же хотели Германия, Канада, Япония. А в Великобритании все оказалось совсем плохо, ее мировая империя разваливалась на лоскуты под напором национально-освободительных революций. Запасов желтого металла не было, курс фунта неустойчив, для его стабилизации еще пару лет назад взяли заем на три миллиарда долларов. Но это не помогло, и вот только что, в июле, их правительство объявило шестимесячный мораторий на рост зарплат, цен и дивидендов, а также сообщило о введении валютного контроля. Товарищ Зорин аж глаза прищуривал в телекамеру, когда рассказывал обо всех этих скандалах между странами мирового империализма.
Помотались зарубежные гости по стране знатно, и телевизионщики постарались не отставать. Иногда получалось вполне зачетно – к примеру, мотоциклетный кортеж в Новосибирске, тридцать гаишников верхом на «Уралах», творили настоящие чудеса на дороге вокруг генеральского лимузина
[178]
. Но это был лишь один из фрагментов путешествия по Советскому Союзу. За неделю – Ленинград, Киев, Волгоград, Свердловск. Настоящий марафон, в день по два-три объекта. Я бы от такого темпа с ног свалился, а эти привычные, бодрячком, в камеры постоянно улыбались. К моему удивлению, не постеснялись показать по ЦТ посещение могилы Сталина и даже вытащить архивные записи его похорон в Мавзолее. Но настоящий шок и трепет вызвал репортаж с Байконура. Причем не только у меня – реально вздрогнул весь мир.
На глазах французского премьер-министра, многочисленной делегации и телекамер была продемонстрирована работа двух тяжелых ракетных дивизионов. В течение двух часов из шахт в небо на почти невидимых столбах гептилового огня ушли шесть тяжелых ракет Р-16
[179]
, способных нести шестимегатонные термоядерные боеголовки в любую точку земного шара. Тут же, на прилично оформленных плакатах, военные специалисты разъясняли всем желающим, что значит шесть мегатонн для среднего европейского города, а заодно – сколько подобных боеголовок имеется у США.
Не знаю, как руководители СССР решились на такой откровенный демарш. Видимо, на самом деле верили, что оборудование сработает без сбоев. Но на технике дело не закончилось. Прямо в пристартовом городке, менее чем в десятке километров от боевых позиций, организовали что-то вроде митинга
[180]
. После первого вала поздравлений слово взял Микоян, говорил он без бумажки, легко и непринужденно… По советским меркам. Если перевести его получасовую речь в привычный для две тысячи десятого года формат, то получилось бы примерно следующее:
Только что все присутствующие на полигоне, а также многочисленные телезрители видели демонстрацию мощнейшего оружия, которое наши Коммунистическая партия и советский народ вручили вооруженным силам Советского Союза. Это огромная сила, способная нанести сокрушительное поражение любому агрессору, где бы он ни находился. Но одновременно огромная ответственность! Если одна такая ракета способна сжечь дотла крупный город, то тысячи или десятки тысяч могут уничтожить целые страны и даже отбросить всю человеческую цивилизацию обратно в каменный век.
В таких условиях мировая война становится самоубийственным безумием. Вполне достаточно иметь возможность уничтожить мир один раз. Поэтому Коммунистическая партия и правительство СССР готовы сделать самое страшное
[181]
для развернувших бешеную гонку вооружений милитаристов – а именно лишить их соперника. В знак своих добрососедских намерений дружить с народом Франции и лично господином де Голлем, провозгласившим принцип «силы устрашения» еще в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году, Советский Союз прямо с настоящего момента сворачивает производство новых ядерных боеприпасов, разумеется не прекращая совершенствовать и модифицировать уже существующие боеголовки и средства доставки.
Военная доктрина теперь формулировалась коротко и недвусмысленно: «СССР оставляет за собой право на применение ядерного оружия в ответ на использование против него или его союзников ядерного и других видов оружия массового уничтожения, в ответ на крупномасштабную агрессию с применением обычного оружия в критических для национальной безопасности ситуациях»
[182]
.
