По идее, данные для ПЗУ можно было брать напрямую из памяти «видеокарты». Вот только ферритовые кольца – совсем не полупроводниковый SRAM
[372]
, и время выборки в двадцать микросекунд (или 50 кГц) в несколько раз больше нужного. Поэтому пришлось поставить еще один огромный стошестидесятибайтный буфер на две строки. Пока из одной в одиннадцать проходов (по одному на каждую строчку матрицы) «вытаскивались» данные для знакогенератора, вторая спокойно и неторопливо заполнялась «с феррита».
Финальной операцией стало обновление видеопамяти видеокарты с ЭВМ. Происходило это постоянно, на каждой строке текста, в оставшееся от работы с буфером время. По расчетам специалистов, производительности УИ-8 в пакетном режиме, то есть без обработки прерываний по каждому «чиху», с запасом хватало для передачи не только «изменений», но и полной восьмидесятибайтовой строки букв и цифр, что обещало плавный и красивый скроллинг. Однако меня все равно терзали серьезные сомнения в способности ЭВМ типа БЭСМ-4 обрабатывать данные с требуемой скоростью. Но на этот вопрос мог дать ответ только эксперимент.
В деталях все выглядело куда сложнее. Одно только ПЗУ выходило «за гранью добра и зла», а именно набором из сорока чипов. Оперативная память на два с половиной килобайта (атрибуты символа, увы, тоже надо где-то хранить) по размерам соответствовала паре кирпичей, хотя по весу их превосходила. Медленно, но уверенно начинала складываться страшная картина опытного образца. Устройство получалось настолько огромным, что даже мне казалось невероятным представить на его месте несколько микросхем
[373]
. Только не забывший будущее разум говорил, что это обязательно случится, и очень скоро. Но когда я пытался доказать возможность подобной миниатюризации своим, многое уже слышавшим мэнээсам – то встречал лишь скепсис и недоверие. Заикаться о подобном за стенами НИИ «Интел» вообще пока не имело смысла.
Впрочем, как часто говорят в Америке, «это их проблемы». За полгода дрессуры Иваны превратились во вполне годных специалистов, которых можно загружать самостоятельной работой. И эта победа едва ли не более важна, чем очередной технологический шажок на пути к Интернету. А микросхемы… Они их придумают сами! Нужно только немного подождать.
Годовщина Октябрьской революции в СССР считалась праздником куда более важным, чем Новый год, целых два нерабочих дня сразу
[374]
. Хотя… если учесть, что явка на демонстрацию строго обязательна и длится «праздничное шествие» с раннего утра минимум до обеда, становится понятна такая немыслимая щедрость правительства. Может, кому и приятно, но для меня сложно найти пытку хуже, чем собраться рано утром у института, проконтролировать справедливый и равный разбор идиотских палок с кумачовыми тряпками и не торопясь, пешочком тащиться через полгорода, чтобы закончить трейл
[375]
около здания горкома, под выкрикиваемые в хрипящий репродуктор лозунги.
Однако большая часть сотрудников воспринимала действо как реальный праздник, троица слесарей даже успела тяпнуть водки, с удовольствием кричала «ура!» по любому поводу и подпевала маршам. Им истерично вторил совершенно трезвый водитель конторского грузовичка, мой тезка по фамилии Чечнев, который недавно умудрился продать соседям по дому собачатину вместо баранины. Может быть, все и сошло бы аферисту с рук, да он не утерпел, явился к покупателям на следующий день и спросил, знают ли, чье мясо едят. Теперь герой в ожидании суда ходил «под подпиской», а кадровичка неспешно подыскивала нового «погонщика газона
[376]
».
Супруга директора, она же Екатерина Васильевна, под завистливыми взглядами женской половины коллектива солидно «выгуливала шубу». Мне не понять важность данного процесса, однако Катя начала переживать еще с конца октября, боялась, что на демонстрации будет слишком тепло. Впрочем, она была такая не одна, тут все, как на показе мод, блистали шляпками, в смысле меховыми шапками, и вязаными варежками. Моя жена не смогла удержаться и нанесла еще один удар по самолюбию местного бомонда. Вместо клееных меховых «ведер», которые тут по недоразумению считались последним писком моды, она пошила мягкий норковый берет в тон шубке, такой, что можно было без проблем смять в кулаке. Не иначе, позаимствовала идею где-то в ноутбуке. И теперь пожинала заслуженные плоды завистливых до неприличия взглядов.
Не спеша, с остановками и перекурами, часа за полтора мы добрались до площади и чуть позже финишировали в небольшом парке, расположенном за квартал от центра городка. Там пролетариат и интеллигенцию уже ожидали развернутые точки быстрого питания. Несмотря на легкий морозец, люди охотно запасались продуктами, выбор которых заметно превосходил среднемагазинный. Спиртного не продавали совсем, однако это никого не смущало, опытные товарищи запаслись своим. Так, ребята с ТЭЦ, которые шли как раз перед нами, прямо на обвешанной по периметру флагами тележке-транспаранте открыли несколько трехлитровых банок кубинского рома с наклейкой на обычной белой бумаге «Santiago de Cuba Blanc» и наливали по небольшому граненому стаканчику всем желающим.
Явно сами выпить не смогли, решили людей порадовать. Ром не водка, штука сильно на любителя. Судя по всему, Минторг сумел раскрутить Кастро на массивные поставки алкоголя, но магазины затоварил настолько, что недешевое спиртное пошло «в нагрузку» в составе продуктовых заказов
[377]
. И вообще, что-то там странное на Кубе творилось, сначала в советских газетах начали ругать за излишнюю роскошь свежеотстроенный дворец мороженого Coppelia в Гаване
[378]
. Для местных такая пропаганда сошла бы, но я-то его видел собственными глазами! Ничего выдающегося, сарай сараем, чуть побольше и покрасивее екатеринбургского Шарташского рынка. Потом про концессии на добычу никеля заговорили, дескать, кубинцы неправильно используют кредиты
[379]
, и специалисты из СССР сами куда лучше справятся со строительством инфраструктуры. Не иначе, Микоян и тут решил содрать с братьев-коммунистов все, что можно и нельзя. Впрочем, всерьез покрутить в голове эту мысль я не успел.
