Демонстрация покойника всем присутствующим с одновременным опросом: «Кто его или о нём что-нибудь знает?» – дала немного. Выяснилось, что официального статуса в атаманском доме он не имел. Назвался Иваном, мелькал то тут, то там. Помогал иногда слугам или казакам в хозяйственных делах. По воспоминаниям говоривших с ним людей, по-русски изъяснялся с черкесским акцентом, но на попытку поговорить с ним по-кабардински ответил на русском языке. Производил впечатление безвредного и благожелательного человека. В первый раз появился дня три назад.
Допрос Тараса Швыдкого (Быстрого), «недоделанного ганфайтера», дал ещё меньше. Взятый за умение быстро и точно стрелять, парень увидел борьбу охраняемого колдуна с каким-то неизвестным и, как только покушавшийся упал на пол, немедленно выстрелил. Разумеется, в покушавшегося.
Аркадию пришлось несколько раз формулировать вопрос: «С какой целью он стрелял? Убить или подранить?» Ещё не пришедший в себя, вероятно недалёкий от природы, Тарас соображал очень туго, отвечал невнятно и понимал простейшие вещи в лучшем случае с третьего раза. Складывалось впечатление, что никаким подсылом он не был, а убийство уже обезвреженного киллера совершил по глупому рвению. Думать, судя по допросу, Тарас не то чтобы совсем не умел, но не любил – наверняка.
Произведённый позже тайком допрос под гипнозом подтвердил выводы попаданца. Старательный дурак может оказаться вреднее умного шпиона. Аркадий вспомнил «подвиги» Мехлиса во время Великой Отечественной войны и расследование в отношении своего телохранителя прекратил. Добился только перевода его в Темрюк, не желая больше подвергаться риску пребывания рядом с вооружённым идиотом.
«И что теперь мне делать с остальными телохранителями? Проверять их на ай-кью? Так разве чёрт знает, как это можно сделать! Вспомнить с помощью Ивана какой-нибудь опросник? Да они там ни хрена не поймут, нужно будет переводить его на реалии этого века… хрен знает как. В общем, посоветуюсь с сотником, он своих людей знает лучше меня, попрошу убрать самых тупых и… наверное, это всё, что можно сделать без неуместных затрат сил и времени на этот вопрос».
Труп незадачливого убийцы показали и всем джурам, и охранникам дома Москаля-чародея. Выяснилось, что он пытался несколько дней назад проникнуть во двор, но был остановлен и отослан прочь.
«Ну хоть здесь – всё слава богу! Уж что-что, а пускать всякую неизвестную сволочь в мой дом ребята точно не будут. Правда, сволочь бывает и очень известная, а оттого – особенно опасная… но это уже совсем другой вопрос».
Все попытки узнать, кем был послан убийца, кончились ничем. Пришёл неизвестно кто неизвестно откуда, и смерть замела все следы в его прошлое. Учитывая, что за три дня у него была наверняка не одна возможность убить такого известного казацкого атамана, как Калуженин, вряд ли стоило сомневаться, что мишенью его был конкретно попаданец. Нетрудно было догадаться, кто его послал, но… стараниями Швыдкого ниточка к заказчику была отсечена, а догадки – не повод для каких-либо дипломатических демаршей. Поэтому неудачное покушение приписали иезуитам. У Аркадия не было (по крайней мере пока) мании величия, и он понимал, что иезуиты не то что не замышляют на него покушений, они о его существовании вряд ли знают. Но к концу первой трети семнадцатого века этот католический орден так успел «прославиться» в Малой Руси, что на него можно смело было сваливать любое преступление. Причём чем оно кровавее и подлее, тем в причастность к нему иезуитов легче поверили бы. Возникшую же проблему слишком много возомнившего о себе кабардинского князька решать надо было тихо. Среди потенциальных союзников Кабарда входила в число важнейших для возникающей Вольной Руси.
Уже позже на собрании нескольких характерников была предопределена скоропостижная смерть князя Чегенукхо от прилетевшей издалека пули. Для воплощения этого предопределения в жизнь в Кабарду было послано несколько пластунов. Два – для убийства, остальные – для распространения слухов о найме братом погибшего князя стрелков в Трапезунде. Обозлённые, обиженные на гордецов люди охотно поверят в эту сомнительную выдумку.
Попытка Аркадия вынудить атамана Петрова организовать себе приличную охрану к успеху не привела. Калуженин категорически отказался ограничивать свободу доступа к собственной персоне.
– Бог не выдаст – свинья не съест! – фаталистично отреагировал он на уговоры попаданца. – А ежели я от людей буду прятаться, то какой же я тогда атаман? Не-е, казаки того, кто от них за сторожей хоронится, своим атаманом признавать не будут.
Аркадий подумал и согласился с таким мнением. Более того, использовал похожую аргументацию для сокращения числа собственных сопровождающих. Толку от них при нападении вражьего подсыла, как показала практика, – ноль, а ославить трусом его вполне могут.
Операция «Перехват»
Междуречье Днепра и Дона, сентябрь 1637 года от Р. Х.
Представить себе казака без сабли и коня невозможно. И сами они, тому масса исторических примеров, наличие у себя сабли и коня («без коня казак кругом сирота») считали обязательным. Правда, существовала ещё голота, не имевшая не то что лошади – штанов, но и самые бедные мечтали о сабле и коне. Точнее, минимум одной сабле, их могло быть несколько, на разные случаи жизни, и минимум одном коне. Впрочем, одной лошади для участия в конном походе было недостаточно. Выведенные от татарских, казацкие отличались удивительной выносливостью и неприхотливостью, но… имели невысокий рост и уступали кавалерийским лошадям Европы в силе. Поэтому в поход казак шёл с двумя или тремя. Как и их обычные противники – татары, имевшие ещё более мелких (но и более выносливых) лошадей. Однако… воспевая коней и сабли, гордясь ими, казаки воевать предпочитали на своих двоих. И, отправляясь на перехват людоловских чамбулов конными отрядами, сильно снижали свой боевой потенциал.
В общем-то, благодаря огромному преимуществу в вооружении казаки превосходили татарских воинов и в конном строю, а уж пастухов, призванных своими мурзами в этот набег… Большинство в чамбулах не имело ни дальнобойного лука, ни приличного защитного вооружения. Даже сабли, самые простенькие, были далеко не у всех, многие пошли в набег со слабосильными охотничьими луками и дубинками. Единственное, что у них было в достатке, – лошади. Менее чем на трёх в набеги не ходили.
Мурзы, затеявшие по жадности и глупости эту авантюру, рассчитывали на отвлечённость казаков кавказскими делами и их конфликтом с польскими властями. Они не учли, что реестровцев и гнездюков, имевших на землях, подвергшихся нападению, хозяйства, их набег заденет самым серьёзным образом. Отразить набег казаки не успели, но на перехват людоловов в пограничье вышло больше трёх тысяч всадников. Для многих из них успех этой войсковой операции был важен воистину жизненно – они надеялись выручить попавших в полон своих родных и близких. Несколькими отрядами они шли с запада.
А с востока двигались донцы, а также запорожцы из таборов возле Азова. Более трёх тысяч плюс несколько сот черкесов, пожелавших принять участие в мероприятии. Перехват людоловов – это не только благородное и патриотичное дело, но и очень прибыльное. Если пленники выручались безвозмездно, то награбленное налётчиками имущество и скот считались законной добычей спасителей. Да и прекрасные татарские кони, которых в людоловских чамбулах было много больше, чем грабителей, стоили немало.
