— Врач? — Иван с интересом рассматривал незнакомку.
— Главврач! — Лукин важно поднял указательный палец. Все вокруг тихо рассмеялись. Люди оживали на глазах. У них в гостях сидел билет в лучшую жизнь, в будущее.
«Воды, в принципе, хватит».
Обжегшись несколько раз на нехватке питья, Иван теперь выходил в море только с очень большим запасом.
«Еды немного, но ничего, потерпим, не впервой. В крайнем случае, добежим до автобуса, там оставлю мужиков, а сам рвану дальше».
Из дальнейших разговоров выяснилось, что, благодаря учинённой резне, женщин в посёлке осталось немного больше, чем мужчин. Это была полезная информация. Воды тут мало. А одиноких мужчин в Бахчисарае и округе — много. По подсчётам звонарёвских опричников — никак не меньше трёх десятков.
«Нормалёк! Баб куплю. За картошку. Но позже. Хе-хе-хе. Летом!»
Уходили под утро. Провожать Ивана и Игоря ушёл только Аудрюс. Лукин тоже было дёрнулся пойти с ними, но Маляренко отрицательно покачал головой, и недоумевающий прапорщик остался возле своих людей.
— Значит так. Ты с нами сейчас не пойдёшь. Останешься здесь. Сможешь к кому-нибудь прибиться?
Мужчины стояли на берегу моря, Игорь гулял поблизости, не желая встревать в разговор босса.
«Меньше знаешь… и так далее!»
Старпом немного помедлил, размышляя, но потом кивнул.
— Смогу.
— Втихаря составишь списки. Вот тебе блокнотик и карандаш. Первый список — одинокие женщины детородного возраста.
Маляренко помялся, почему-то говорить такое ему было неудобно.
— В первую очередь — белые женщины. Потом — остальные. Посмотри, может быть, кто-то из замужних недоволен своей парой, кого-то можно сманить. Таких нужно десятка два.
Аудрюс снова кивнул.
— Потом присмотрись к парам. Устойчивым. Их профессии, навыки и так далее. Выбирать можешь любых. Единственный критерий — задавай себе вопрос: «Хотел бы я жить с этими людьми по соседству». Тебе ясно? И НИКОМУ об этом не говори. Понял?
Старпома проняло. Этот человек доверял ему. Доверял его чутью. Полностью и без оговорок.
Литовец в третий раз кивнул.
Ваня хлопнул моряка по плечу и, не прощаясь, потопал по пляжу.
— А, совсем забыл!
Литовец тоже обернулся.
— Немцы в селе есть? Есть? А партизаны? — Ваня хохотнул. — Отдельным списком их запишешь.
«Чёрт, чуть про Танюхину просьбу не забыл!»
Через двое суток, на рассвете, собрав все имеющиеся запасы пищи и заранее наполнив все фляги водой, тридцать два человека, считая и Маляренко, тихо ушли из посёлка к морю. Впереди их ждала новая жизнь.
В опустевшем недостроенном сарае остались лишь «избитый» Аудрюс и убитый пакистанец.
ГЛАВА 8,
в которой Иван понял, что устал
Этот переход Ваня запомнил даже лучше, чем свой первый выход в открытое море. Даже лучше, чем голодную и «сухую» перевозку детей с северного берега. К счастью, волнение на море немного стихло, и битком набитый пассажирами кораблик, уверенно взрезая форштевнем волну, взял курс на Севастополь.
Люди сидели ровными рядами, плечом к плечу, передние упирались спинами в колени задних, освободив лишь узкий проход по центру палубы для «стюардессы». На самом кончике носа оставили малюсенький, полтора на полтора метра, пятачок, куда все ходили по очереди размяться и поприседать. Зарядку сделать. Да и в туалет сходить заодно. Многочасовое сидение было настоящей пыткой.
Все одиннадцать дней, что длился этот переход, Иван ощущал себя придурком и авантюристом. Глядя из рубки на пассажиров, он крыл себя последними словами. Руки тряслись, в животе разливался предательский холод, а в голову постоянно лезли кадры из фильма «Титаник».
«Малейшая волна, и всё. Я уж про шторма молчу! Идиот! Надо было десяток баб сначала забрать. И детей. А потом — в два рейса — остальных! Когда ж ты головой-то начнёшь думать, Иван Андреевич? А не ж…й».
Тане тоже было не до личных переживаний. Она варила. Нет. Не так. Она варила-варила-варила-варила. Маленький котелок на чугунной печке в машинном отделении булькал, не переставая. Иногда вымотавшуюся девушку подменяла одна из пассажирок, но и это не спасало. Места на «кухне» хватало только для одного повара. Вдвоём готовить не получалось.
«Надо бы завязывать такие подвиги, мать их, совершать!»
Маляренко призадумался.
А ЗАЧЕМ, собственно? Зачем он везёт этих людей к себе? Чего ему ещё не хватает?
Эта, так некстати пришедшая мысль ошарашила.
Иван посмотрел на спящую на полу рубки Таню.
«Вот. Может быть, ещё одна женщина у меня будет. Дом. Дети. Друзья. Всё ведь есть! Чего ж тебе на месте-то не сидится?»
Маляренко так устал, и морально, и физически, что хотелось заорать, вылезти из осточертевшей рубки на палубу, пинками всех повыбрасывать за борт и уснуть. И чтоб — лето. И ничего не надо делать, и чтоб Таня была голая, а на носу, на своём привычном месте было кресло, а не, млять-млять-млять, толчок для этих…!
Из трюма донёслись плач и стоны, кого-то из укрытой там ребятни снова начало рвать.
Главврач Евгения Валерьевна отменила ею же объявленный карантин ровно через десять дней. Хотя планировала провести в шалашах на берегу моря у Юркиного ручья, минимум, две недели. Но, то ли действительно со здоровьем у новичков всё оказалось в порядке, то ли Главврач боялась гнева Марии Сергеевны, которую не пускали к мужу, то ли просто в шалашах было холодно. В общем — карантин сняли. За это время людей как следует подкормили, а кого нужно — подлечили. Юрка мотался на берег каждый день, привозя полные корзины продуктов и безропотно скармливая переселенцам плоды своих трудов.
— Иван Андреевич. — Кузнецов сидел в пяти метрах, за карантинной чертой, нарисованной прямо на земле, — у меня там, конечно, припасы ещё имеются, но не прокормлю я их всех. Пусть больше рыбу едят и мидии собирают.
Мужик поморщился и перешёл с шёпота на отчаянное сипение.
— Настя пилит. Работники мои ворчат. Высаживать-то чего будем? А потом? Эти только и знают, что жрут да… спят. Понимаю — им не сладко пришлось и надо в себя прийти, но почему ж мне-то должно быть плохо?
«Кулак-мироед! Единоличник! Сквалыга! Но… прав, стервец, прав!»
Ваня выслушал жалобы приятеля, почесал репу и велел больше сюда с продуктами не приходить. Юрка обрадованно подскочил, поздоровался с подошедшей Таней и рванул до дому до хаты.
— Милый, мы можем ходить домой. — В глаголах немка всё ещё путалась. — Карантин конец!
Какое счастье снова оказаться дома! В тепле и уюте! Сходить в баню. Покушать из нормальных тарелок. Серебряной ложкой. За полированным деревянным столом. И прижать к себе жену. И покачать ребёнка. И спать на белых простынях в мягкой кровати.
