Капитан вытянулся по струнке и откозырял. Душа, несмотря на грустную весть, пела.
«Он снова с нами!»
Бахчисарай Ивана опять поразил.
«Всего-то год меня здесь не было! Или чуть больше».
Почти три десятка капитальных каменных домов стояли вдоль широкой мощёной улицы. И это не выглядело деревней. Это был… город. Городок. С красивыми палисадниками, клумбами и… Ваня вытаращил глаза, с маленьким фонтанчиком на центральной, возле «кремля», площади!
«Ну ребятки! Я даже не знаю, что сказать! Я-то думал, что моя усадьба хороша, но это…!»
До Ивана дошла разница.
В Севастополе жил он, человек авантюрный, склонный к путешествиям и приключениям, а здесь жили простые, работящие люди.
«Завидовать — дурно! Завидовать — дурно!»
Маляренко включился. Вся хандра слетела, как прошлогодняя листва. Снова запахло разнотравьем, зашумел ветер, и запели птицы. Снова, как когда-то давно, после первого затяга кальяна, «навелась резкость».
Жизнь заблистала.
Это было не пробуждение. Это была просто злоба, звенящая, будоражащая злоба на весь — такой несправедливый — мир.
«Манюня, почему ты?»
На похороны они, конечно, не успели. Ни к кому не заезжая, Иван сразу проехал на маленькое кладбище и долго рассказывал Деду о своих делах, прося прощения за всё то, что он сделал, и то, что он НЕ сделал. Потом Маляренко налил стакан дедовского первача и пустил его по кругу. Выпили все. Даже Таня.
— Показывай!
Хозяин был явно не в настроении. Это чувствовали все. Особенно стоявший за его спиной Олег. Он уже вынул мачете и только ждал намёка шефа.
Серый струсил. Он прекрасно понял, что Иван перешёл в такую весовую категорию, где друзей уже нет, а есть только или враги, или подчинённые.
— Что?
— Опричников МОИХ показывай.
Иван глухо рычал, глядя пьяными глазами куда-то вдаль. Звонарёв понял, что зарвался. Он не мог, не имел права, будучи ЧЕЛОВЕКОМ Ивана, тянуть людей под себя.
Из дома вышли улыбающиеся женщины. Маша, Таня и его Ксюша. С надеждой проводив их глазами, Серый шустро рванул на лесопилку.
Троих мужиков, работавших у Звонарёва, Иван забрал, сказав, что вернёт их через месяц. Геннадьич понял, что вернутся к нему другие люди. Люди Хозяина. Как, например, Андрюха, о котором в посёлке ходили жуткие слухи. А ещё Сергей Звонарёв понял, что его сын и крестник Ивана Серёжка Звонарёв-младший всегда будет на своём месте. ПОД Хозяином.
В душе что-то защемило.
— А на этот месяц я тебе своих ребят в помощь пришлю, уяснил?
Строитель закивал.
«Ещё немного, и смотрящим будет Андрюха. Ё!»
Внезапно у Сергея сильно заболел живот.
Работников Звонарёва Иван забрал, конечно, не просто так.
Во-первых, надо было познакомиться.
Во-вторых, Олегу было дано задание хоть чему-нибудь их научить. Конечно, парни они и так были неслабые и кулаками помахать умели — другие тут не выживали, но всё-таки… Это резерв, а резерв должен быть обучен.
Ну, и, в-третьих, женщины.
«Мои люди имеют право на выбор. Надеюсь, они это оценят».
Парни оценили. Через две недели, после долгого собеседования с капитаном, все трое присягнули на верность Хозяину. В Бахчисарай каждый вернулся с молодой и красивой женой. Те самые девочки с серьёзными глазами получили шанс на счастливую жизнь.
К концу апреля Иван «распродал» всех оставшихся свободных женщин. Распродал цинично, жёстко, не спрашивая их мнения. Он просто вызвал к себе Бориса и, матом прервав его доклад о знаниях и умениях всех жителей западного Крыма, просто потребовал отметить из тридцати двух одиноких мужчин Бахчисарайского округа одиннадцать самых достойных. Молодых и работящих. И не конченых уродов.
— Понял, мля?
Бывший директор школы испуганно вжал голову и, немного подумав, отметил галочками нужных людей.
— Отдашь этот список Стасу. Скажешь ему: я велел ему этих людей собрать и привести ко мне, понял? Пшёл!
Борис Михайлович кивнул и пулей унёсся вдаль.
— Слушать меня, твари!
Олег в окружении своих бойцов стоял перед кучкой оборванцев, созванных по воле шефа.
— Сейчас. Каждый. Из вас. Получит. В пожизненное пользование. По бабе.
Мужики сначала замерли, а потом радостно заорали.
— Молчать! Через некоторое время я лично, в сопровождении Андрюхи, проверю всех и спрошу у ваших женщин, как вы с ними обходитесь. И не дай бог мне узнать что-нибудь плохое. Хозяин велел убить каждого. Сразу. На месте. И сделает это кемеровчанин. Дошло? Ясно? Не слышу!
Бирюки, вытягивая шеи в надежде рассмотреть вожделенных женщин, нестройно пробормотали: «Ясно».
— Теперь вы. Все. Должны. Ближайшие три месяца будете со своими женщинами жить здесь. Будете строить дома. А потом — уйдёте. Стройся! На пра-а-аву! Шагом-м-марш!
Маша угасала. Не помогало ничего. Все три медика, имевшихся в распоряжении Ивана, лишь разводили руками и отводили глаза. Даже Док, которому в плане медицины Иван доверял абсолютно.
— Либо выживет, либо нет. Как там эта штука надавит на мозг — никто не знает.
Док поцеловал руку Марии и, впервые отказавшись от традиционного стопарика, вышел.
Никаких молитв Ваня не знал. И молиться не умел. Даже как перекреститься — не знал. Впервые в жизни почувствовав себя беспомощным, Маляренко захотел прислониться к чьему-нибудь плечу. Укрыться от невзгод и бед. И попросить Его о прощении. За все годы неверия. За гордыню и за злые слова.
Сегодня ночью Манюне было особенно плохо. Иван, плача, как мог, помогал ей, утешая и целуя её, но она его не слышала. За стеной, обняв Анютку, рыдала Таня.
Утром Маше стало немного лучше, и она уснула. Поглядев в окно на серое утро, Иван оделся и вышел из дома.
Кто-то его окликнул, он не ответил.
«Часовой, наверное».
Иван шёл навстречу солнцу, не чуя под собою ног. Море и посёлок остались далеко позади. Наконец, силы оставили его, и он повалился на землю.
«Господи, помоги!»
Перед глазами колыхалась зелёная травинка. По ней полз жучок.
«Прошу тебя, пожалуйста, я сделаю всё…»
Жучок посмотрел Ване в глаза и кивнул.
Всё вокруг заволокла тьма, и мужчина потерял сознание.
«Снова эти звёзды, зачем я здесь? Почему, как это может помочь?»
А потом звёздное небо снова стало серым, и Иван второй раз потерял сознание. Всё, что он успел запомнить, — тихий и тоскливый плач. БУМ!
