Чувство голода заставило меня подняться с постели и пройти в поварню, где пылал очаг, над огнем которого трое самнитов жарили баранью тушу, поливая ее вином и напевая песню в честь Бахуса. Мое появление только прибавило самнитам веселого настроения. Мне протянули чашу с вином. Я осушил ее, не особо вдаваясь в смысл прозвучавшего тоста. Самниты пили за чью-то смерть и за торжество обездоленных рабов над их угнетателями.
Отрезав себе кусок сыра, я вышел из поварни и стал прохаживаться по комнатам этого большого светлого дома. Повсюду были следы торопливого грабежа. В триклинии на столе виднелись остатки поспешной трапезы, тут же на полу были раскиданы обрывки окровавленного плаща – это люди Клувиана перевязывали здесь свои раны. Заглянув на женскую половину, я увидел там в опочивальне еще двух самнитов. Один с пыхтеньем насиловал на постели красивую белокожую женщину со связанными руками и распущенными длинными волосами. Заплаканное лицо несчастной с закрытыми глазами походило на скорбную театральную маску, из ее прокушенных до крови губ стекали по нежному округлому подбородку две тоненькие струйки крови. Голый волосатый насильник, пропахший потом и забрызганный засохшей кровью, с привычной деловитостью двигал своим крепким задом, расположившись между полными, раздвинутыми в стороны, беспомощными женскими бедрами. Меня он даже не заметил.
Другой самнит только что утолил свою похоть, надругавшись над девочкой лет тринадцати, которая лежала нагая без сознания на ковре у его ног. Желая привести девочку в чувство, самнит помочился ей на лицо, широко расставив ноги в бронзовых поножах до колен. Насильник был пьян, его слегка пошатывало, поэтому желтая струя мочи окатила не столько лицо девочки, сколько ее волосы и шею. Меня внутренне передернуло от этого мерзкого зрелища. Не сдержавшись, я велел этому пьяному воину прекратить это скотство. В ответ я услышал брань и совет убираться вон отсюда.
Я удалился, хлопнув дверью. Во мне закипал гнев. Этот мерзкий паноптикум, наглядно убеждающий меня в том, что все в мире меняется с течением веков, не меняется лишь грубая низменность людских пороков, приводил меня в озлобленное отчаяние. Что мне делать? Куда скрыться от всего этого?
Мои бесцельные метания привели меня во внутренний дворик, где бил маленький фонтан в мраморной чаше и благоухали кусты белых и пунцовых роз.
В небесах еще разливался солнечный свет, игравший багряными бликами на белых облаках, но грешную землю и опустошенный город уже окутала вечерняя тень.
По улице мимо дома проходили какие-то галлы с пьяным гомоном. Внезапно среди этих развязных голосов в латинской и кельтской речи явственно прозвучала раздраженная фраза на чистом русском языке:
– Да пошел ты в задницу, урод!..
Я, как пришпоренный конь, рванулся на этот голос. Толкнув плечом створки ворот, я выбежал со двора и очутился среди большой группы галлов, направлявшихся куда-то в сторону городских ворот Галлы на ходу угощались вином из глиняных кувшинов и тискали каких-то полуголых женщин с завитыми волосами и вызывающе накрашенными губами. Видимо, это были блудницы из какого-то здешнего притона. Я сразу узнал Макса, хотя на нем была римская тога. Один из галлов, прижав Макса к стене соседнего дома, грозил ему кинжалом.
Я поспешил вмешаться, заслонив своего бывшего однокурсника собой.
Узнав меня, галлы утихомирили своего разошедшегося приятеля, отняв у него кинжал. Вся эта пьяная толпа с шумом и смехом двинулась дальше по улице, запинаясь о тела убитых горожан.
Я бесцеремонно потащил Макса за собой. Оказавшись с ним во внутреннем дворике с фонтаном, я закрыл ворота, потом схватил Макса за плечи, не веря своим глазам, что снова встретился с ним наяву.
– Привет, старик! – молвил я, охваченный радостным волнением. – В прошлую нашу встречу ты исчез так внезапно, мы даже не успели толком поговорить. Я чертовски рад тебя видеть, старина! Ты не представляешь, как я рад тебя видеть!
– А вот мне что-то не слишком радостно, Андрюха, после всего увиденного здесь! – сердито бросил Макс, освобождаясь от моих рук. – Эти вонючие пьяные варвары чуть не зарезали меня! Одному из этих волосатых уродов не понравилось, как я на него посмотрел. Таких дебилов я еще не видел! Это же отъявленные скоты и убийцы! Что тут творится, не описать словами! Весь город завален трупами, залит кровью! Где благородный Спартак? Почему он допускает такие зверства?
Я отступил на три шага, присел на скамью под кровлей портика, любуясь искренним возмущением Макса, прическа которого выдавала в нем человека, заброшенного сюда из двадцать первого столетия.
– Благородный Спартак со своим войском ныне пребывает где-то на севере Италии, здесь его нет, – сказал я, когда Макс сделал паузу, чтобы перевести дух. – Этот город взят войсками Крикса, который не погиб в битве у горы Гарган благодаря мне. Это не кино, приятель. Это реальное восстание рабов со всеми сопутствующими ужасами и насилиями.
– Почему Крикс не наведет порядок среди этой толпы головорезов? – продолжал возмущаться Макс.
– Потому что Крикс сам падок на насилия и убийства, – холодно ответил я. – К тому же Крикса здесь тоже нет. Главенствуют тут Ганник и Брезовир, которым в нашем с тобой времени впаяли бы пожизненный срок в тюрьме за грабежи, изнасилования и убийства многих лиц с особой жестокостью. Пойми, Макс, это очень жестокая эпоха, и люди здесь безжалостные. Рабы, сбросившие цепи, порядком натерпелись от рабовладельцев, поэтому бесполезно взывать к их милосердию.
Макс внимательно посмотрел на меня, потом сел на скамью рядом со мной.
– Андрей, а как можешь ты, человек из цивилизованного мира, спокойно мириться с творящимися вокруг бесчинствами! Ты же, как я понял, не простой воин, а военачальник. Вонючие галлы сразу присмирели, когда ты вступился за меня. Почему ты не пресекаешь эти кровавые злодеяния?
– Я не располагаю такой властью, чтобы повелевать всем этим множеством восставших рабов, – сказал я, подавив раздраженный вздох. – Я просто советник Крикса. Я выполняю какие-то его поручения, командую небольшими отрядами. По сути дела, я вообще чужой в этом мире древних римлян. Мне бы самому хоть как-то уцелеть в этой бойне, не говоря уже о наведении суровой дисциплины среди рабов и беглых гладиаторов.
Макс с сочувствием оглядел мои руки и ноги перевязанные окровавленными тряпками.
– Похоже, Андрюха, тебе сильно досталось, – проговорил он. – Где это тебя так изранили?
– А ты думаешь, жители этого города добровольно впустили нас к себе? – криво усмехнулся я. – Восставшим рабам пришлось сломить яростное сопротивление граждан Аргириппы. И я, как военачальник, не мог стоять в стороне.
– Ты тоже убивал?! – На лице у Макса появилась гримаса изумления и разочарования.
– Да, убивал, – резким голосом подтвердил я, – но не женщин и детей, а вооруженных мужчин. Это не игра в бирюльки, а настоящая война! И я здесь не какой-то наблюдатель из ООН, а участник этой войны на стороне восставших рабов.
