Конечно, два трупа в тихом Томилине — это серьезно, тем
более что убийца до сих пор не найден. Но баба — частный детектив — это уж
слишком. Неужели нельзя было без нее обойтись? Начальник розыска сказал, что
получил команду от заместителя начальника ГОВД п. о криминальной милиции, а
тот, в свою очередь, от Самого, то есть от начальника. Кто уж там надавил на
Самого — неведомо, но, вероятно, надавили сильно, потому что подпускать частных
гражданских лиц к расследованию и тем более к оперативной работе и не принято,
и нельзя. Да и что эти гражданские лица могут расследовать, если между
томилинскими оперативниками и следователем и то согласия нет по поводу версий,
каждый в свою дуду дует и на себя одеяло перетягивает. Димка Федулов, например,
на сто процентов уверен, что поработал маньяк, псих ненормальный, для которого
убить пожилую даму — верх удовольствия. А Илья с ним не согласен, он отстаивал
совсем другую версию и до сих продолжает ее придерживаться. Илья считает, что
Корягину убили те, кто пытается выдавить владельцев усадьбы из города,
развалить их клуб и перекупить отреставрированное строение за бесценок, а Аиду
Борисовну Павлову приговорили за какое-нибудь дело, которое она вела, когда
работала следователем прокуратуры. А в том, что оба дела похожи, как
близнецы-братья, никакой загадки нет: Корягину убили специально таким
устрашающим манером, чтобы посеять панику среди членов клуба и жителей города в
целом, отвратить народ от усадьбы, а тот, кто запланировал убить Павлову, не
знал, что никакого маньяка нет и убийство Корягиной — обычная инсценировка, и
скопировал манеру совершения преступления, чтобы замаскировать собственные
личные мотивы и дать оперативникам возможность списать и второе убийство на
того же маньяка. Вот как все просто. С этой идеей Илья Вторушин выступал
постоянно, но Дима Федулов его не слушал, стоял на своем: маньяк — и все тут. А
мысль о маньяке Илье не нравилась. Ну просто совсем не нравилась. Напрочь. Хотя
и тут были свои сложности. Дело в том, что городское милицейское руководство
маньяк тоже не сильно устраивал, ведь это же кошмар какойто: по городу ходит
сумасшедший, убивает пенсионерок, кладет им на грудь разбитое зеркало, вырывает
сережку из уха, а милиция ничего не может сделать, демонстрируя свою полную
беспомощность и не предпринимая никаких усилий для того, чтобы погасить
тревожные разговоры и панические настроения среди населения. Маньяк — это
серьезно, а непойманный маньяк — это повод для неутешительных оргвыводов.
Поэтому руководство уголовного розыска и криминальной милиции в целом
соглашалось с доводами Ильи Вторушина, но именно поэтому и несильно давило на
подчиненных по поводу нераскрытых преступлений, особенно это касалось первого
убийства, жертвой которого стала Галина Ильинична Корягина. Расклад был
очевиден и ни для кого не составлял секрета. Если Корягину действительно убили
те, кто нацелился на усадьбу, то очень не хочется с ними связываться, потому
как они — лица, приближенные к мэру и администрации города Томилина, и кто
знает, каким боком выйдет милицейское рвение по поиску виновного. А то, что
выйдет именно боком, ни у кого сомнений не вызывало. Пока можно списывать все
на маньяка, милицейское начальство в относительной безопасности. Хотя со стороны
областного руководства, а, не приведи господь, еще и из министерства в любой
момент могут начать поступать недоуменные вопросы, дескать, что-то у вас,
господа хорошие, неладно в вашей консерватории, если вы маньяка как-то вяло
ищете или даже не ищете вовсе. Но пока верхнее милицейское руководство не
спохватилось, можно чувствовать себя более или менее спокойно. Эдакий хрупкий
баланс между интересами криминальной группировки, связанной с мэром, и
интересами собственно службы.
Вторушин радовался, что начальство разделяет его точку
зрения и не ищет маньяка. Раздражало, однако, что старший опер майор Федулов
такого же мнения не придерживается и нет-нет да и примеряет какого-нибудь
попавшегося на глаза психопата к двум нераскрытым убийствам. Ужасно злило это
капитана Вторушина.
А теперь вот еще дамочка столичная припожаловать собирается.
Димка, конечно, тут же кинется ее обрабатывать и на свою сторону перетягивать,
у него получится, от него бабы млеют, хоть он и не красавец, но, видно, есть в
нем что-то такое, да в избытке. А вот от Ильи женщины не млеют, они его вообще
не замечают, считают пустым местом, и ему приходится прилагать гигантские
усилия, чтобы на него хотя бы обратили внимание, не говоря уж о том, чтобы
принимать его всерьез. А ему обязательно нужно, чтобы его с его версией приняли
всерьез. Обязательно. Он должен постараться.
* * *
После допущенных накануне излишеств голова у Федулова была
тяжелой и гулкой, очень хотелось спать и очень не хотелось работать, но он все
равно поднялся ни свет ни заря, надел толстый свитер поверх шерстяной футболки
с длинными рукавами и вышел из дома, чтобы расчистить от нападавшего за ночь
обильного снега дорожки от крыльца коттеджа к воротам и к навесу, под которым
стояла его машина. Все, что касалось дома и участка, он готов был делать сутки
напролет и в любом состоянии, с похмелья ли, с высокой ли температурой.
Этот дом был пределом Диминых мечтаний — деревянный, похожий
на чайный домик, малиново-красный, украшенный яично-желтой резьбой, с ярко-синей
пластиковой черепичной крышей, а на башенке красуется петушок, тоже
яично-желтый. Краску Федулов выбирал сам: когда он купил коттедж, тот был
просто деревянным, натурального теплого бежевого цвета, но Дмитрий хотел именно
темно-красный дом, и резьбу он хотел, и чтобы непременно ярко-желтую. И петушка
на крыше. Резьбу он заказывал в соседней деревне у местного умельца, который
взял за работу совсем не дорого, всего несколько бутылок водки. Теперь дом
казался Федулову совершенством, он обожал его и старался как можно чаще
приглашать гостей, словно компенсируя долгие годы жизни в тесноте, когда не то
что гостей пригласить было некуда — самому хорошо бы найти, куда приткнуться.
В новый дом он перевез не только двоих дочек и беременную
сыном жену, но и родителей, а в старой «двушке» осталась младшая сестра с мужем
и ребенком. Вместе с матерью, энергичной и неутомимой Зоей Михайловной, бывшей
медсестрой, Дима обустроил не только дом, но и участок вокруг него, посадил
декоративные кустарники, разбил клумбы, разметил дорожки, замостил их
недорогой, но очень симпатичной плиткой, построил навес для машины. Участок-то
не бог весть какой большой, всего шестнадцать соток, но Федулову хотелось,
чтобы он выглядел таким же сказочно нарядным, как и дом. И дом, и участок
поддерживались в порядке исключительно усилиями Дмитрия и Зои Михайловны,
потому что жене Светлане не до того, она целиком погружена в детей —
десятилетнюю Ксюшу, семилетнюю Вареньку и трехлетнего Ванюшку, родившегося
через три недели после переезда из квартиры в коттедж, а об отце, Вадиме
Александровиче, и говорить нечего, он в свои семьдесят три года уже совсем
больной, слабенький, боится гулять один, даже из дому выходит редко, если
никого нет рядом. У него типичная фобия сердечника — страх внезапного приступа,
и вообще Вадим Александрович вбил себе в голову, что у него болезней куда
больше, чем есть на самом деле, и ему уже ничего нельзя: ни ходить, ни носить,
ни с внуком повозиться, ни даже уроки с внучками делать. Сидит целыми днями
перед телевизором или читает газеты, которые Дима ему привозит с работы каждый
день, что уж говорить о помощи по дому. Но Дима не в претензии, они и вдвоем с
матерью отлично справляются, да и в радость им заботы и хлопоты о собственном
доме.
